Там, где шумят михайловские рощи

Среди действующих лиц трагедии «Борис Годунов», кроме величавого старца — летописца Пимена, есть и другие монахи. Это развесёлые отцы Варлаам и Мисаил. Они «утекли» из обители и скитаются по Руси. Имена монахов Варлаама и Мисаила Пушкин нашёл в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Но, чтобы создать полнокровные художественные образы, одних имён было мало. И тут вновь помогло поэту его знакомство со Святогорским монастырём. Там в тесных кельях братского корпуса обитали и молодые и старые чернецы. Заходя в монастырь — в кельи, в трапезную, в собор, — Пушкин наблюдал их жизнь и нравы.

А жизнь эта, прямо сказать, была незавидной — скука и безделье. Молитвы, трапеза, служба в соборе, трапеза и опять молитвы… Всё по установленному «чину», по издревле заведённому порядку. Даже еда — «трапеза» — и та шла по чину: молились, затем ели «холодное», молились — ели щи, молились — ели кашу. И всё время, пока шла еда, дежурный монах монотонным голосом читал житие очередного святого, поучения или что-либо «божественное».

В первой редакции «Бориса Годунова» вслед за сценой «Ночь. Келия в Чудовом монастыре» шла сцена «Ограда монастырская». Сцена эта показывает, как много живых наблюдений черпал Пушкин в Святогорском монастыре.

Григорий.
Что за скука, что за горе наше бедное житьё!
День приходит, день проходит — видно, слышно всё одно:
Только видишь чёрны рясы, только слышишь колокол.
Днём, зевая, бродишь, бродишь; делать нечего — соснёшь;
Ночью долгою до света всё не спится чернецу.
Сном забудешься, так душу грёзы чёрные мутят;
Рад, что в колокол ударят, что разбудят костылём.
Нет, не вытерплю! Нет мочи. Чрез ограду да бегом.
Мир велик; мне путь дорога на четыре стороны,
Поминай как звали.
Чернец.
Правда: ваше горькое житьё,
Вы разгульные, лихие, молодые чернецы.

Безделье, скука рождали пьянство, буйство, воровство. Указами псковской консистории не раз предписывалось строго наказывать монахов и служек Святогорского монастыря за «ругательные слова и драку», «вынесение воровски» казённых денег, «нахождение в пьянстве» по нескольку дней, пребывание в кабаках. Немало подобных проступков записано было и в монастырском «штрафном журнале».

Монастырское начальство не отставало в разгуле от простых чернецов. При Пушкине в памяти святогорских монахов ещё были совсем свежи похождения удалого игумена Петра, не раз исчезавшего из монастыря неведомо куда. Да и приемник игумена Петра — Иона, «духовный отец» Пушкина, не отличался ни святостью жизни, ни трезвым поведением. В архивах монастыря со времен настоятельства Ионы сохранился такой счёт:

«В 1818 г. июля 20 дня куплино для приёма архирея…

                                                           Руб. к.

6 круж. вина красного.  .  .  .  .  .  .  .  19   50

2 бут. вина красного   .  .  .  .  .  .  .  .   5    —

2 бут. рому лучшего.  .  .  .  .  .  .  .  .  12   —

2 бут. францвейну.  .  .  .  .  .  .  .  .  .   5    —

Мадеры, лимонов и проч. всего на . .  57   45»

Известно, что отец Иона весьма любил ром, но, видно, и другими крепкими напитками он также не брезговал.

Помыслы и желания отцов Варлаама и Мисаила из трагедии Пушкина совершенно под стать нравам монахов Святогорского монастыря.

«Корчма на литовской границе. Мисаил и Варлаам, бродяги-чернецы; Григорий Отрепьев, мирянином; хозяйка.

Хозяйка.

Чем-то вас подчивать, старцы честные?

Варлаам.

Чем бог пошлёт, хозяюшка. Нет ли вина?

Хозяйка.

Как не быть, отцы мои! сейчас вынесу.

(Уходит)

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Хозяйка(входит).

Вот вам, отцы мои. Пейте на здоровье.

Мисаил.

Спасибо, родная, бог тебя благослови.

Монахи пьют: Варлаам затягивает песню: Как во городе было во Казани…

Варлаам(Григорию).

Что же ты не подтягиваешь да и не потягиваешь?

Григорий.

Не хочу.

Мисаил.

Вольному воля…

Варлаам.

А пьяному рай, отец Мисаил! Выпьем же по чарочке за шинкарочку.

Однако, отец Мисаил, когда я пью, так трезвых не люблю; ино дело пьянство, а иное чванство; хочешь жить как мы, милости просим — нет, так убирайся, проваливай: скоморох попу не товарищ…