Там, где свет. История первой леди США

Существует братство людей, затерянных в толпе, разбросанных по рабочим местам, магазинам и паркам. Это люди, которые потеряли сыновей и дочерей. Для непосвященных мы выглядим нормальными, средними, цельными. Но порой я могу узнать этих людей, словно по тайному рукопожатию, по печали в их глазах, по изгибу плеч, будто все еще чувствующих на себе объятия ребенка. Я встречаю их на выступлениях и публичных мероприятиях. Недавно я закончила делать маникюр в салоне, и вдруг ко мне подошла женщина и заплакала. Я все поняла еще до того, как она начала говорить. «Я мать погибшего солдата, – сказала она, – и я просто хочу показать вам фотографию своего сына». Она достала из сумочки потрепанный снимок. Поскольку женщина продолжала плакать, люди вокруг стали встревоженно спрашивать: «Что случилось? Все ли в порядке?» Но я не знала, как произнести это в маникюрном салоне: «Неужели не ясно? Наши сыновья умерли, и мы сломлены». И я просто обняла ее. Каждый год в мае, в годовщину смерти Бо, она находит способ передать мне весточку. Однажды она оставила записку мастеру по маникюру, а та передала мне. А недавно эта женщина пришла на мое выступление, чтобы поддержать меня. Между нами существует связь, которая не прервется никогда: два незнакомых человека, две матери с разбитыми сердцами.

Вступление в это братство не требует руководства, я не знаю, что посоветовать, какую мудрость преподнести его новым участникам. Моя подруга потеряла сына, пожарного, который погиб на службе. Он был молод, у него было двое детей, и его хоронили в гробу, завернутом в американский флаг. Я бы очень хотела ее как-то обнадежить или сказать, что все будет хорошо. Но я не была уверена, что это правда. Вместо этого я написала ей записку, где говорилось, что я думаю о ней и что она не одна. И это та правда, которую я могу сказать родителям, познавшим эту невыносимую боль: вы не одиноки.

После смерти Бо в Белый дом приходили сотни писем, открыток и записок для Джо и для меня. Джо спокойно читал их и смотрел фотографии. «Единственная наша надежда – в том, что мы сможем гордиться своими детьми, потому что они сделали мир лучше, – написал один мужчина. – Бо сделал это и даже больше. Мир это заметил». Я была так благодарна за поддержку, но сама не могла прочесть ни слова. Есть некое тонкое различие в том, как мы переносим скорбь. Джо любит вспоминать, что для людей значил Бо, а я не готова встретиться с воспоминаниями лицом к лицу. Я храню эти письма в сумке в своем шкафу: они слишком ценные, чтобы избавляться от них, но все же они остаются неоткрытыми. Возможно, так будет всегда. Каких-то вещей вы – точнее, я – просто не можете видеть.

Есть некое тонкое различие в том, как мы переносим скорбь. Джо любит вспоминать, что для людей значил Бо, а я не готова встретиться с воспоминаниями лицом к лицу.

Есть одна история, которую иногда называют притчей о длинных ложках. Никто не знает, к какой религии или философии ее отнести, потому что она всплывает в виде мифа во многих традициях. Детали меняются в зависимости от особенностей культуры: в истории появляются ложки, палочки, суп или рис. Но сама она всегда одна и та же.

Человек попросил Бога показать ему небеса и ад, и Бог представил ему две комнаты. В первой хилые люди сидели вокруг стола, в центре которого стоял огромный котел с аппетитно пахнущим супом. Каждый мог дотянуться до котла, но ложки у всех были такие длинные, что донести их до рта люди не могли. Каждый страдалец пытался съесть хоть кусочек. Все корчились от боли, безрезультатно черпая еду, но при этом оставались голодными. Разумеется, это был ад. Во второй комнате был такой же стол, такой же суп и такие же ужасно длинные ложки, но здесь едоки были сытые и счастливые, потому что каждый подносил свою ложку ко рту соседа и кормил его. В аду мы страдаем в одиночестве. На небесах мы питаем друг друга.

Я пишу это, осознавая две вещи: я не исцелилась, но я не одинока.

Последние три года меня спасала доброта моих родных, друзей и незнакомых людей. Я научилась опираться на них, когда у меня не получается держаться так прямо, как хотелось бы, чтобы подпитать мое страждущее сердце.

Теперь я знаю силу боли: она обнажает нас, она срывает маски и разрушает то, что, как нам казалось, удерживает нас вместе. Но я также знаю силу сопереживания – оно как воздух для утопающего. Я знаю, что жест, даже малозаметный, может стать актом милосердия: телефонный звонок, дружеская шутка, неожиданная записка. Когда вы опустошены, эти связи, эти моменты доброты являются единственным, что может наполнить вас заново. Это единственный язык, который понимает ваше сердце.