Там, где течет Иравади

Рассвет еще не наступил, а вдоль рядов бамбуковых хижин тенями заскользили женщины с обеденными судками в руках, направляясь к пагоде. Было еще темно, и зажглись электрические лампочки. Такой элемент цивилизации в этой глуши выглядел несколько странно. Но нам объяснили, что здесь для комфорта паломников и подсвечивания пагод установлена небольшая дизельная электростанция. Она работала лишь январь и февраль — период паломничества, а остальное время бездействовала.

По преданиям, в этих местах жил некоторое время Гаутама Будда, которому поклоняются все буддисты. Он якобы оставил два отпечатка левой ноги: один — на горе, другой — у ее подножия. Эти отпечатки и являются предметом поклонения, рядом с ними выстроены пагоды.

Чтобы добраться до верхней пагоды, нужно преодолеть две тысячи крутых каменных ступеней. Мы видели, что у многих пожилых паломников на это восхождение уходил почти целый день. Но и нам пришлось несладко. Ко второй площадке мы подошли уже очень уставшие. А таких площадок впереди было еще восемь. Передохнули, а дальше уже несколько умерили свою прыть, приноравливаясь к темпу паломников, подымавшихся вместе с нами. Мы уже не раз попадали в трудное положение со своей привычкой к темпам наших северных широт. Влажная тропическая жара глушила, замедляла движение. Первым начинало сдавать сердце, а от него слабость охватывала руки и ноги, усиливалась жажда. Мы медленно, упорно лезли вверх. В висках стучало, во рту пересохло, ноги дрожали. Все же мы обогнали многих и оказались наконец на самой вершине.

Здесь была разбита площадка, выложенная мраморными плитами. Народу собралось еще мало, и мы не спеша обошли площадку. Сбоку высилась пагода, внутри которой за решеткой находилась пятиметровая, сверкающая золотом статуя сидящего Будды. Перед пагодой покоился след огромной ступни, длиной метра три, окруженный железной решеткой. Два бирманца выкладывали след тонкими золотыми пластинками. На решетке висели пряди черных и седых волос, цветные ленточки, горели свечи, рядом стояли цветы, были рассыпаны кучки риса, бананов, кокосовых орехов. Плоды продавались здесь же. Внизу, у подножия горы, находилась другая пагода, где был второй след громадной опять-таки левой ступни, выложенный золотыми пластинками.

Из Магуэ наш путь лежал дальше на юг. Мы сели на самолет и, сделав в Рангуне короткую остановку, взяли курс на Моулмейн. Ранним утром пролетели вдоль морского побережья. Было время отлива: внизу перед разорванным фронтом буйной тропической растительности обнажилась широкая полоса желто-бурой грязи. Вскоре показался Моулмейн — живописнейший город страны. Я невольно вспомнил наши причерноморские города Батуми и Одессу — Моулмейн сильно походил на них. Бездонное синее небо и яркое солнце над головой, а из темно-изумрудных волн вырастают аккуратные белые домики, которые словно плывут под надутыми парусами-листьями кокосовых пальм и бананов, выстроившихся на набережной.

Моулмейн расположен на Салуине — второй крупной реке Бирмы, у впадения ее в залив Мартабан. Его удобным местоположением воспользовались в свое время португальские колонизаторы. В 1827 году Моулмейн попал в руки англичан, которые учредили там первые на территории Бирмы колониальные органы власти. Во время второй мировой войны он стал первой жертвой японских агрессоров. А теперь здесь выстраиваются пароходы, пришедшие со всех концов земли за бирманским рисом и тиком. Моулмейн — типичный южный морской порт, яркий, шумный, с разноликим людом. В последнее время по грузообороту его перегнал Бассейн, так как наносы Салуина образовали в гавани отмели, препятствующие заходу в него крупных судов.

В городе много рисоочистительных заводов и лесопильных предприятий, развита тонкая резьба по дереву и слоновой кости, искусные ремесленники делают прекрасную тиковую мебель и дамские зонтики. Если Мандалай знаменит шелковыми тканями, то Моулмейн славен хлопчатобумажными лонджи, покрывалами, скатертями, полотнами, выкрашенными натуральными нелиняющими красками. В окрестных деревнях тысячи ручных станков работают от зари и до зари. Там занимаются ткачеством из поколения в поколение, в каждой семье замечательные мастера — ткачи и художники. Они сами придумывают рисунок, сами ткут его на ручном станке, сами варят натуральную краску. И почти в каждой семье свои секреты ремесла.

Невысокие горы, защищающие Моулмейн с востока и цепью протянувшиеся дальше вдоль Салуина, усеяны пагодами. Многие из них соединены между собой крытыми галереями. Зеленые от плесени, покрытые пылью веков, ведут они от одной пагоды к другой, пока не выведут на просторную ровную площадку пагоды Чактанлан. Невольно жмуришь глаза — прямо в центре площади высится огромное, в десять метров высотой, изваяние сидящего Будды. Оно покрыто золотыми пластинками и драгоценными камнями, искрится и сверкает в лучах солнца.