Там, где ты

— Она на дежурстве. Ей нужно было бежать в больницу. У одного из пациентов с тонзилэктомией открылись раны и его повторно оперируют.

— Если она на дежурстве, то почему тогда не оставила детей с дядей Томасом?

— Ты знаешь почему, — отвечает она, резко поднимая голову. — Твоя тётя Оливия и я проводим вечера в заботах о твоём отце, потому что ты и твоя мама слишком заняты своими делами, чтобы делать то, что положено. Поэтому, я не хочу ничего слышать. Ясно?

У меня просто нет слов.

Четырёхлетние близнецы запрыгнули на другую сторону кровати и теперь хихикают, а Фрэнни, прислонившись к изножью, внимательно рассматривает мужскую физиологию.

Отец стонет и сдвигается.

Тётя Уитни наконец прогоняет детей и накрывает тело отца простынью.

— Передай мне кислородную трубку, — говорит она.

Я хочу защитить себя и маму! Я хочу уйти! Я хочу притвориться, что это не моя жизнь! Но ничего такого не делаю. Я передаю тёте трубку, она осторожно прокладывает её концы над ушами отца и вводит в ноздри.

Отец сжимает лоб здоровой рукой. После последней химиотерапии у него отросли короткие редкие волосы, и он перестал носить шапочку, прикрывающую шрамы и впадины на черепе. Лицо отца распухло от стероидов, и кислородная трубка вжимается в кожу. Когда-то он был привлекательным, ростом, думаю, где-то под два метра; плотным, с волосами песочного цвета, на тон темнее, чем сейчас у меня; большим ртом и красивыми ровными зубами, которые я вижу, разве что когда он смеётся со своими сёстрами.

Сейчас на него тяжело смотреть.

Тётя Уитни наощупь ищет под матрасом ключ от металлического ящика на прикроватной тумбочке — домашней аптечки отца. Она достаёт пару таблеток морфия и помогает отцу сесть. Отец берёт таблетки трясущейся рукой и закидывает их в рот. Тётя протягивает стакан с водой. Когда отец укладывается обратно, она запирает ящик и берёт с тумбочки маленький, скрепленный спиралью блокнот.

— Я кое-что принесла твоему отцу, — говорит она так, как будто только что не отрезала мне яйца. И передаёт мне блокнот. — Думаю, пока он в состоянии, он может записывать сюда что-то для тебя, что-то, что ты сможешь хранить, возможно, он поделится с тобой своими любимыми воспоминаниями о том, каким он был отцом, своими надеждами о твоём будущем. Что-то типа этого. — Она проводит пальцами по его лбу.

Я перевожу взгляд на отца и вижу, как в его глазах сверкают слёзы.

Это должно было меня растрогать. Я должен что-то чувствовать. Но я ничего не чувствую. И это меня пугает.

Отец что-то говорит, но я слышу только скрипучий голос и не понимаю ни слова.

— Что такое, папа?

Он открывает глаза и фиксирует на мне взгляд, полный раздражения.

— Почисти аквариум, — говорит он с небольшим усилием.

Тётя Уитни улыбается ему, как мне кажется, снисходительно, а затем поворачивается с улыбкой ко мне:

— Он волнуется об этих рыбках целый день. Он хочет, чтобы ты проверил уровень рН воды и заменил фильтр.

Аквариум на сто тринадцать литров — это терапия отца. Он установил аквариум в спальне десять лет назад, через пару месяцев после того, как у него диагностировали рак. Тётя Уитни говорит, что это даёт ему ощущение контроля. А по мне, так аквариум — это ещё один способ избегать общения с нами.

— Тебе ещё что-то нужно? — спрашиваю.

— Просто позаботься об этих чёртовых рыбках, — рычит он шёпотом. Он зажмуривается так, как будто пытается подавить в голове отразившееся многократное эхо от сказанных слов. Борясь в душе с тем же многократным эхом, я поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Не забудь почистить гальку и заменить воду.

Я мельком смотрю на этого незнакомца, а потом ухожу.

В гараже, чтобы добраться до трубки сифона, висящей на стойке в стене, мне приходится отодвинуть в сторону кривую полутораметровую сосну. Дерево стоит в ведре с водой уже больше недели и в гараже теперь пахнет, как в сосновом лесу. Обычно, мама не ставит ёлку и не украшает её на выходных после Дня благодарения, но в этом году всё иначе. Я трогаю иголки и несколько секунд сосредоточенно дышу. Я не ощущаю приближения Рождества. Есть только чувство, что я в чистилище.

Я делаю глубокий вдох и снимаю трубку вместе с висящим рядом большим ведром. Было время, когда мне действительно нравилось убирать аквариум — это было одним из тех немногих занятий, которые мы делали с отцом вместе. Но когда стало ясно, что отец просил меня помочь только потому, что больше не справлялся с уборкой самостоятельно, удовольствие от совместного времяпрепровождения испарилось так же, как и вода из аквариума. Я был просто неизбежным злом, как трость, скутер или инвалидная коляска.