Там избы ждут на курьих ножках...

И то верно, сутками Радиоведущая не молчит — обзавидуешься! У Маньки так не получалось, иногда она спала крепким богатырским сном. Но кое-чему все же научилась: говорила Идеальная Женщина о делах своих всегда с неопределенной грустью — и народу сразу становилось понятно, как тяжела работа на благо государства. Жалели ее. Каждый мечтал внести свой вклад на отдых великому человеку, чтобы не изнемог, думая о народе, и думал бы, что народ тоже о нем думает. Чтобы с новыми силами после отдыха, наконец, придумал, как сделать, чтобы всем было хорошо.

Подметив такую особенность, Манька тоже делала грустное лицо и жаловалась, что работы много, и вся неподъемная. Она давно поняла, лучше делать работу за три месяца, как положено, не раздражая Благодетелей своей прытью.

Дать ей, конечно, никто ничего не мечтал, не заикались даже, но стоило загрустить, как тут же стало появляться свободное время.

А свободное время, как известно, до добра не доводит!

Ты или на работу устраивайся, где думать надо много, или работай и не думай! Наука думология была не из легких. В государстве и без нее хватало думающих. Люди годами учились думать. Так что думать ей было не о чем, разве что о нелегком своем житье-бытье. Но мысли то и дело лезли в голову, и как-то незаметно отвлеченные мысли стали вплетаться в конкретные и становиться очевидными и предметными…

Например, как главное лицо государства посчитало ее невесть кем, накладывая крест во все места…

Манька и знать не знала бы о существовании Радиоведущей, не напоминай та о себе день и ночь, будто жить без нее не могла. Точно соперницу в ней видела, другого объяснения Манька уже не находилось. И все бы стерпела, мало ли чего бабы не поделят — и кто за одну встанет, кто за другую, но не в раз! А тут Радиоведущая и в глаз бьет, и в бровь, и вечно праведная — и не видали ее, а горой стоят.

Если честно, достала она ее своими радиопередачами…

Иногда смотришь на леса, на луга, на реку, на огород свой, будущий урожай подсчитываешь — а Благодетельница тут как тут! И ну давай зудеть про дороговизну дров, про ГСМ, которое, накладывалось на сено, делая его золотым. Про отраву, которую бумкомбинаты в реку сливают. Про жука заморского, которым все местные жукоеды брезговали.

И когда та говорила, что разобщение несет обществу, призывая давить, как паразитирующую на теле вошь, не могла согласиться. Не получалось. Ни в чем вины у себя не находила. Не было у нее ничего из того, в чем обвиняла ее Благодетельница. И зла на людей не держала. И чем дольше Манька об этом думала, тем крепче становилась уверенность, что Благодетельница с кем-то ее спутала. Говорила об одной Маньке, а имя одинаковое — вот и получалось: все Маньки на одно лицо — и невиновная стала виноватой.

И захотелось Маньке ответить. Чувствовала, если не выскажет накипевшее, в гробу спокойно лежать не сможет — будет ворочаться. Оставалось найти ту самую радиоведущую да и попросить, пусть скажет по радио, что не ее она невзлюбила, а другую Маньку, укажет точный адрес, чтобы путаница, наконец, закончилась.

Ведь если бы знала ее, разве ж смогла бы так-то чернить?

И как только язык поворачивался говорить о человеке ложь?!

И вот, решилась Манька запастись терпением, да найти ту самую Радиоведущую и поговорить по душам. И думала, что разберет Замечательная Женщина ее муку — научит быть правильной, посмотрит на нее и поймет, какая от нее угроза? Ведь бесспорное у Благодетельницы было преимущество, так что даже захоти она, никто словами не поведется, чтобы хоть как-то Замечательной Женщине навредить. Чтобы убедилась Радиоведущая, что нет у нее таких качеств, которые она ей приписывала — ни хороших, ни плохих. И представляла, как тепло, по-дружески, по-подружески расскажет о своем житье-бытье, поведает, сколько доброго в мечтах, и как трудно говорить с людьми, когда Благодетельница несправедливо жужжит в ум, обличая во вредительстве.

И думала Манька, вот скажет ей Благодетельница:

«Вижу, Маня, добрая ты и скромная. Мучила я тебя напрасно, а ты не хаяла. Поняла, что ошиблась я, пришла и доказала, что не права. Знать, любишь меня. И не еретик. Все, бывает, ошибаются, но не каждый готов принять ошибки других и простить. И я тебя полюбила. Вот бы все такие были!»

И обнимет она ее, и покормит с дороги, и расспросит, как оно там на другом краю государства…

И, может быть, думала Манька, покажет Благодетельнице, как надо управлять государством, чтобы простой человек мог любить ее беззаветной любовью, той самой, о которой радела.

Надежда ее крепла день ото дня. Бывало такое, редко, правда, что вроде не понравилась она человеку — а поговорят, и поняли друг друга. Только, зябко поеживаясь, скажет, что, мол, Манька, ты по началу страшная показалась, будто вампир из тебя глядит — а вот не злая, и не дура!