—Она оставила ее на прикроватном столике с подписью
Джонни эти слова не слишком тронули. Он так считал.
—Почему ты решил, что я поверю? Ты же коп. И мог с легкостью подделать почерк, а я все равно не смогу проверить, точно также, как ты подделывал чеки о оплате за обучение, которые присылал мне, точно напоминание о том, что я должен быть тебе благодарен.
Лицо мистера Рассела сдавила кривая улыбка.
—Я надеялся ты никогда не узнаешь.
— Я учился на криминалиста, а не на повара. Такие вещи слишком сильно бросаются в глаза. Особенно, если использовать краску другого оттенка.
— Черт, — выругался мужчина. — Я всегда знал, что ты способный, но, чтобы настолько?
Джонни ухмыльнулся в ответ.
— Ладно, парень, извини, я не хотел, чтобы ты знал, что за твое обучение платит Фрэнсис Эйверитт.
—Тогда, мог просто ничего не делать.
—Ты прав, нужно было так и поступить. Но клянусь тебе собственной жизнью, а ты знаешь, как я ей дорожу, что не подделывал записку.
— Хочешь сказать, она все еще у тебя?
Мистер Рассел кивнул.
— Тогда почему ты до сих пора не отдал ее мне? — возмущенно спросил Джонни.
Мужчина залез в нагрудный карман и извлек из него платок. Джонни внимательно следил за тем, как отец с бережностью разворачивает синюю ткань, в которую завернут листок, сложенный в несколько раз.
— По той же причине, по которой я не рассказал про Сэнди, — спустя какое-то мгновение ответил мистер Рассел. — Есть вещи, которые нужно хранить в запертых шкафах, под надежным замком, пока не придет их время, иначе решат, что ты сошел с ума.
— Черт! Да просто возьми и прочитай уже эту записку! — не выдержала Саша.
Все это время ей удавалось молчать и оставаться незаметной для них. — Будь у меня возможность, неважно пройдет двадцать, тридцать… да хоть тысячу лет, я бы пол жизни своей отдала, лишь бы заиметь такую.
Джонни на удивление прислушался к ее словам и не говоря ни слова взял листок. Наоми успела рассказать ему вкратце о Саше и Сэмюэле Лэнгстоне, и они показались ему хорошими ребятами. Особенно Саша. Он привык сочувствовать всем, кто терял близких.
— Осторожно парень, — предупредил мистер Рассел. — Я как мог, хранил ее, но время не стоит на месте, бумага истончилась и стала хрупкой. Ну ты понимаешь…
— Я понял, — коротко ответил Джонни.
Сейчас он уже не думал о том, что стоит посреди растерзанного города и поврежденная нога, казалось, соглашаясь с ним в серьезности момента, сочла деликатным, не сообщать более мозгу о своем недостатке.
Чтобы и сколько не говорил отец, это не стоило даже одной буквы, написанной ее подчерком. Не то, чтобы он ему не доверял. Вовсе нет, но ему хотелось, чтобы он наконец понял, каково ему, Джонни, было все это время, пока тот глушил свое горе в несметных банках пива. Чтобы он знал, что Джонни так же, переживает и скорбит по ней.
Он развернул записку и прежде, чем начать читать, еще раз обратился к отцу:
— Сколько раз ты ее прочитал?
— Ни разу, парень. Я может, по-твоему, и засранец, но уважаю личные границы.
— Ух ты! — удивился Джонни. — Тогда, давай, почитаем вместе? Притворимся на несколько минут счастливой семьей из дурацкого ситкома, что крутят по вечерам.
— А как насчет сестры, которая не ночует в доме и тайно влюблена в учителя английского? — спросила Саша. — Обещаю, я не скажу ни слова.
— Только если ты не полезешь обниматься, — ответил тот.
И три головы, едва не прижавшись к друг другу, склонились над высохшим, слежавшимся от времени листком бумаги, исписанным мелкими неровными буквами лишь наполовину. И для каждого написанное здесь, было посланием, объяснением, прощанием.
Слова,