Там, на войне

— Задача такая: поедешь со мной. Улицы-переулки в городе знаешь хорошо?

— Знаю, — ответил Лозовой.

— Возьми еще одного. Понадежнее.

Старший лейтенант Старостин появился в лагере недавно, но с его появлением в подразделении стало ясно — с таким не отсиживаются, не отлеживаются, с таким в бой идут. Такие всегда появляются в самую последнюю минуту.

Чуть сутуловатый, взгляд не по времени веселый, даже вроде озорной, задиристый, в разговоре резкий (трудно понять, всерьез он или все время издевается). Перед начальством не тянет, а разговаривает, соображает, даже кое-что подсказывает. Говорили, что он уже был ранен в июле, из госпиталя сбежал, и новенькая медаль «За боевые заслуги» кое о чем говорила (в отступлении «ЗаБэЗе» — как потом, в наступлении, Герой Советского Союза). Кадровый командир! На всю эту необстрелянную, по его выражению, «заволжскую шушеру» смотрел как-то с горечью и все время подтрунивал. А сам вроде бы присматривался к каждому. На занятиях все больше командиров жучил, а не солдат. А как примется за штыковой бой — винтовка так и играет у него в руках — со всех сторон закрыт, а сам в непрерывном наступлении— голову хоть в карман прячь. А к станковому пулемету подошел, дал три короткие очереди — все три в мишенях!

— Учи, учи их быстрее, Суворов, — советовал Старостин младшему лейтенанту Хромову. — Не до седьмого, до семнадцатого пота. А то поздно будет. — И, уже уходя, кинул: — Ты заруби, Хромов, не потеют только покойники.

Поехали на крытой полуторке: Старостин в кабине рядом с шофером, Даниил и Иван Татьянников — в кузове… Лозовой надеялся, что, может быть, удастся вырваться домой хоть на часок, хоть на пару минут.

По дороге их раза четыре останавливали на контрольно-пропускных пунктах и придирчиво проверяли документы, каждый раз заглядывали в кузов. Вид у бойцов на заставах был неприступный. Это были еще те войска! Краса и гордость, кованные Ежовым и самим Берией — вот бы их-то и поставить сейчас против эсэсовских танковых дивизий, но куда там, против танковых и моторизованных ставили вот этих кое-как обученных, как-то обмундированных, совсем молодых и до удивления решительных. А те лбы, надежные да отборные, стояли на стреме и проверяли у них документы.

Еще задолго до въезда в столицу справа и слева от дороги появились отряды строителей оборонительных рубежей, и жуть брала, сколько же еще им нужно перекопать этой земли?! Потом поплыла уже полностью сооруженная противотанковая полоса с надолбами и ежами возле шоссе, но войск в этой полосе не было. Потом снова пошли не тронутые оборонительными сооружениями километры. Но сейчас они казались недопустимо преступным и легкомысленным пейзажем — зоной воинской неразберихи и ротозейства. Даниил не пропускал ничего и кое-что еще проговаривал вслух. А Иван слушал его внимательно, не соглашался, не опровергал, а все больше посматривал по сторонам, будто примеривался.

На въезде в город снова остановили, перепроверили, да еще командир КПП отвел Старостина в сторонку и наставлял его там с усердием, даже пальцем в грудь тыкал. А Старостин крутил головой направо-налево и все двигал челюстью, словно копил слюну, но так и не сплюнул.

Москва сильно изменилась за эти два месяца. Вроде бы и столица, вроде бы и военный осажденный лагерь: на улицах прохожих мало, все больше военные; в трамваях людей больше, чем на улицах, — все куда-то едут; витрины магазинов защищены стенками из мешков с песком, но через двери выходят и входят покупатели — значит, еще торгуют; прижатые к земле аэростаты воздушного заграждения, зачехленные прожекторные установки; на площадях зенитные батареи… Откуда ни возьмись — понурое стадо коров с голодным мычанием движется по городскому кольцу, здоровенный бык на привязи тяжело переступает, волочит свою тушу за телегой. На перекрестке беженцы с запада растянулись в нескончаемую цепочку, пересекают магистральный проспект. И вдруг во всю ширину улицы строительство капитальной баррикады с бойницами. А дальше целая колонна потрепанных комбайнов, тащат их за собой трактора и грузовые автомобили, а на комбайнах горою нагружен людской скарб. Все мелькает, нагромождается, стремительно убегает и складывается в одну большую картину — «Город готовится к осаде».

Машина остановилась. Перед задним бортом полуторки появился Старостин. Иван спохватился и занес ногу, чтобы спрыгнуть на асфальт.

— Сиди! — остановил его командир. — А ты, москвич, давай в кабину, и чтоб точно по азимуту. — Он протянул ему бумажку с адресом.