Там, в гостях

Я пристально посмотрел на Марию. Она действительно думала, будто я в это поверю? Но она заставила меня поверить: не красовалась и не сгущала краски, говорила чистую правду.

– Так и проходит твоя жизнь? – спросил я.

Мария издевательски улыбнулась.

– Удивлен? Думаешь, мне стоит применить себя в какой-нибудь профессии? Или страстно увлечься политикой?

– Нет, просто… неужели тебе интересно так жить?

– К несчастью, нет, не всегда! Большую часть времени это настолько ennuyant[55], потому что, видишь ли, люди занимаются тем же, чем и раньше. Они не меняются.

– И ты снова покидаешь их?

– И я снова их покидаю. Да.

– Нас ты тоже скоро покинешь?

– О, ну, здесь-то мне не скучно! Здесь для меня столько всего интересного. Хотя, боюсь, скоро все равно придется уехать. Я ведь столько неприятностей доставляю, да? – Мария одарила меня взглядом из-под небесно-голубых век, в котором читалось истинное, еще довоенное винтажное кокетство.

– Надо же, как плохо.

– Ах, Кристофер, ну что за тон! По-твоему, я женщина, которая из праздности доставляет всем неудобство, куда бы ни пришла?

– А что, разве не так?

Она хлопнула в ладоши и рассмеялась.

– Вот теперь ты говоришь откровенно! Мне это очень нравится! Теперь скажи, ты презираешь меня?

– Нет, конечно же! Я тобой даже восхищен. Таких чудовищ мне встречать не доводилось.

– О, чудесно! Будем же друг другу братом и сестрой. Потому что ты тоже, как по мне, чудовище! Не отпирайся! Признай это!

– Ну хорошо, я чудовище. – Мне стало лестно.

– Tu es vraiment gentil, mon petit[56]. Выглядишь таким юным, и глаза у тебя чистые и красивые, но сам ты старое, старое чудовище, как я… Знаешь, когда я поняла это впервые? Этим утром, после того громкого scandale из-за купания! Я видела, как ты смотришь на меня, и все поняла. А прежде не могла тебя раскусить. Но мне всегда интересны люди, и ты – куда больше остальных на этом острове.

– Даже больше, чем Джеффри? Брось, Мария, ты ведь ради него сюда и приехала, разве нет?

– Ах, mon pauvre petit[57] Джеффри! Да, я всегда возвращаюсь проведать его. Я так давно его знаю, столько лет! Когда мы только встретились, он был прекрасен, ты не представляешь! И уже тогда он угодил в неприятности: его исключили из колледжа за пьянство и глупые выходки. Но он всегда такой милый, такой gentil[58]. Просил позаботиться о нем, чтобы он больше не пил, а я ему ответила: нет, я тебе не жена, я любовница. Иначе мне уже через неделю стало бы скучно… И вот отец Джеффри пристраивает его к делу в семейном предприятии. Они производят некую бумагу, о которой в Англии доброго слова не скажут. Джеффри стал портиться, становился все более méchant[59]. Наконец вскрылось, что он тайком присвоил себе много, много денег компании. Разразился большой scandale. Отцу Джеффри приходится все возмещать, но партнеры требуют суда, и тогда решили: Джеффри должен покинуть Англию и больше не возвращаться.

– Какой ужас…

– О, не надо лицемерных grimace, mon cher![60] Тебе не жаль Джеффри, ведь мы, чудовища, испытываем только любопытство.

– Похоже, я не такое чудовище.

– Un monstre sentimentale?[61] Не надо!

– Погоди минутку, Мария. Не притворяйся, будто у тебя нет чувств к Джеффри.

– Au fond[62], лишь любопытство, ничего более. Он для меня всегда большая загадка. Я задаюсь вопросом: был юноша, красавец, атлет, из хорошей семьи, при деньгах – так зачем он рушит свою жизнь? И знаешь, что я думаю? Тут есть какая-то тайна! Возможно, он стыдится чего-то, некоего поступка. Очень, очень ребяческого. У англичан все тайны ребяческие, и вы скорее умрете под пытками, чем откроете их.

– Он не говорит тебе, в чем дело?

– Нет! Все отрицает, мол, нет никаких тайн, а сам краснеет. Однажды я все выведаю!

– И что потом?

– Ах, потом!.. Боюсь, наш малыш Джеффри станет мне более не интересен.

– Как бессердечно, Мария.

– Так ведь чудовища бессердечны, mon vieux![63] Ты и сам знаешь, не будь лицемером! Чудовище чувствами не удержишь, его держит только любопытство. И пока ты подогреваешь это самое любопытство, чудовище – твое.

Джеффри и Мария уехали!

Они покинула остров сегодня ранним утром вместе с группой рыбаков, которые высадились на нашем берегу вчера и устроили очередное пьяное застолье. На этот раз в стельку упились все, кроме, конечно же, Марии. И я, кажется, сдался первым, потому-то раньше всех и проснулся – только-только начинало светать. Я лежал на земле у одной из хижин. В нескольких шагах от меня сопел Ганс. Вальдемар, как я обнаружил позднее, лежал нагишом там, где прежде стояла палатка Марии.