Там, вдали

-- Дак а чо?.. Вроде особо-то нечего.

-- Может, сплаваем в островишко, посидим?

-- Оно можно бы... у меня припасишки вышли. Я этто за-казывал Семке Косому, поедешь в город, возьми на мою до-лю с кило. Забыл, окаянная душа!

-- У меня есть маленько, я дам.

-- Но давай. А я на днях сам поеду, дак куплю. Дроби-то я накатаю...

-- У меня дробь есть. Правда, тоже не магазинная...

-- Да дроби не надо. Я вон парнишку заставлю, накатат сколько надо.

-- Ну и сплавам, посидим, -- а дальше негромко: -- Я тада возьму на литровку?.. -- кивок в сторону крестового до-ма, где живут две учительские семьи. -- Штук шесть-то до-будем, поди.

-- Бери, добудем.

Договорились вечером сплавать на охоту. Пороху один другому одолжит. Дробь пойдет самодельная. А так как день-жонок у обоих нет, а выпить после охоты надо, один возь-мет у учителей шесть рублей под уток (бутылка -пара), ку-пит две бутылки и поставит в погреб. Приплывут затемно, разложат во дворе огонь под таганком, сами отеребят, опа-лят, распотрошат утку и заварят целиком в чугуне. Вкусно и долго пахнет потом на улице паленым; блаженно покряхты-вают двое, прихваливают:

-- А ничо получилось!..

-- Мм.

-- Жалко, в одну промазал. Прямо над головой шаркну-ла, гадина... Темно.

-- Ничо, этого от пуза.

Трепыхается слабый огонек под таганком, выхватывая из тьмы две фигуры. Бывает, со двора не в лад, но задушевно поплывет в теплом стоялом воздухе:

Аб чем, дева, плачешь?

Аб чем, дева, пла-ачешь?

Аб чем, дева, пла-а-ачешь?..

Мужской голос, с плохо скрытой завистью, прикрикнет с улицы:

-- Огонь-то затопчите потом, девы!

Если "девы" не успокоятся, выходят жены.

-- Ну-ка, марш по домам!

...На работе к Ивлеву сперва было несколько насто-роженное отношение -директорский зять. Скоро, однако, наладилось. Работать Петр умел, за счет других не ловчил, плохого к людям за душой не таил -- это скоро понимают.

Ольга целыми днями читала, забравшись с ногами на ди-ван. Мужа с работы встречала не то что прохладно -- спо-койно: оторвется от книги -- мысли далеко-далеко.

-- В печке на сковородке картошка жареная, в сенях -- огурцы, капуста. Хлеб -- в шкафу.

Ивлева не очень огорчало такое.

"Ничего, -- думал, -- лишь бы тосковать не начала".

Сам серьезно подумывал над словами тестя: не начать ли учиться? Жизнь выровнялась, на душе устоялся желанный покой. Листал вечерами Ольгины книги, и крепло желание: сидеть рядом с женой и въедаться в неведомый, чужой мир.

Ночью, в темноте, негромко разговаривали.

-- Мне тоже отец советует учиться. А? Я ведь, если возь-мусь...

-- Правильно советует. У него только другое, наверно, на уме... свое. Я сама возьмусь за тебя. Странно мне, Петя! Как будто, знаешь, шла, шла и вдруг -- море. Совсем не ждала. И прямо не знаю, что мне с ним делать -большущее та-кое!.. -- и добавляла сердито: -- А мне уж скоро тридцать.

-- Ерунда какая. Люди...

-- Да я не об этом. Жалко!

-- Чего жалко?

-- Ничего. Тебя жалко, что не понимаешь.

-- Понимаю, почему не понимаю. Жалко, что время зря много ухлопала?

-- Спи. Дай твою руку... Я не знаю: может, я испугаюсь, что оно такое большое...

-- Не бойся. Хорошее дело надумала -- не робей. Я тоже с тобой: рога черту свернем. Я ведь мужик крепкий, мне если что западет в башку...

-- Не хвались. А учиться будешь, я без отца давно реши-ла. Хорошо от тебя потом пахнет -- сосновым. Спи.

Петр засыпал счастливый. Иногда, когда он засыпал так, Ольга вдруг говорила сама себе твердо, зло и отчаянно:

-- Нич-чего у меня не выйдет.

Приехав в Крутоярское, Петр написал тетке письмо с новым адресом. Похвалился в письме, что живет хорошо. И вдруг получил телеграмму от дяди:

"Срочно выезжай тетя безнадежная".

Петр в тот же день выехал на родину.

Случилось так, что в тот день, в который уехал Петр, в село привезли хороший фильм. Ольга слышала о нем и ве-чером пошла в клуб. Сидеть ей пришлось рядом с молодым человеком, которого она раза два видела на улице, знала, что он учитель истории и географии, что сам откуда-то из Ленинграда, кажется. Худощавый, среднего роста, блед-ный, опрятно одетый. Ольга тогда еще подумала: "Интерес-но, как он о Стеньке Разине рассказывает: "Дорогие дети, Степан Тимофеевич был человек энергичный и очень муже-ственный..."?"

-- Здравствуйте, -- вежливо сказал молодой человек Ольге, когда она села рядом.

Ольга тоже сказала:

-- Здравствуйте.

И все. И стали ждать начала картины. Ольга, как бы меж-ду прочим, раза два глянула на него: сидит, облокотившись на спинку стула, терпеливо ждет.

Сеанс все не начинался.

Молодой человек ослабил галстук, посмотрел на часы.

-- Что-то долго они...

-- Вы давно здесь? -- спросила вдруг Ольга. Сама не жда-ла, что заговорит.

-- Здесь, в зале? -- простодушно уточнил молодой чело-век, повернувшись к Ольге; ей показалось, что он близору-кий. -- Минут пятнадцать уже.

-- Нет, в деревне?

-- В этой? -- опять уточнил молодой человек. -- В этой -- год.

Ольге сделалось весело: очень смешно он уточнял воп-росы.

-- Нравится у нас?

-- Почему "у нас"? Вы ведь сами приехали.

-- Я родилась здесь.

-- Да? В отпуск?

-- Нет, домой приехала. Совсем.