Там, вдали

-- А что? -- Юрий покраснел и всячески старался не вы-дать волнения, какое охватило его при виде ее полуоб-наженного тела.

-- А что?

-- Ну так. Сколько?

-- Двадцать шесть, -- он прибавил себе полтора года.

-- А мне -- двадцать девять, -- Ольга бросила платье на камни, распрямилась, чуть прогнулась назад, раскинула ру-ки. -- Двадцать девять, тридцать, тридцать пять, сорок -- все. Бабий век -- сорок лет.

-- Чепуха, -- счел нужным сказать Юрий, думая в это время: раздеваться ему или нет. И решил, что не нужно.

Ольга постояла над водой, глядя в нее, потом сразу ух-нула с головой вниз... Вынырнула, охнула и поплыла от берега, загребая одной рукой. Крикнула:

-- Хорошо! Обожгло всю!..

Юрий понимал, что не надо бы ему сейчас раздеваться -- показывать свое отнюдь не атлетического сложения тело, но и сидеть дураком на берегу, когда женщина купается, тоже как-то неловко. Он быстренько, пока Ольга была далеко, скинул одежду и тоже, как она, ринулся с головой в студе-ную воду. Действительно обожгло.

-- Плыви сюда!

Юрий поплыл было, но вернулся.

"Еще судорога, на грех, сведет", -- подумал он.

...Лежали на теплых камнях. Юрий нет-нет да невольно взглядывал на Ольгу. Молочно-белое, гладкое, крепкое те-ло ее все было в мелких светлых капельках и блестело под солнцем, как чешуйчатое.

"Такой я еще не видел", -- должен был признаться Юрий.

"Приедет Петр, наделает беды, -- думала в это время Ольга. -- Убьет кого-нибудь: меня или его".

-- Юра, я ведь замужем, -- сказала она серьезно. И жда-ла, что скажет Юрий. Рук с лица, которыми защищала глаза от солнца, не отняла.

-- Ну и что? -- спросил Юрий. -- Разве не бывает?..

-- Бывает, -- согласилась Ольга. -- Ты поможешь мне за-кончить институт, -- Ольга отняла руки от лица, приподня-лась на локте. -- Я все перезабыла.

-- Вспомним! Чего там помогать-то, господи.

-- Нет, не просто окончить -- не так. Так я могу. Все должно быть очень серьезно, Юра. Все должно быть удиви-тельно серьезно, ты не представляешь себе, как! Должна быть огромная библиотека с редкими книгами. Должно быть два стола... Ночь. За одним ты, за другим я. Полумрак, толь-ко горят настольные лампы. И больше ничего. Два стола, два стула, две раскладушки... Нет, одна такая широченная ста-ринная кровать, застеленная лоскутным одеялом. И наво-лочки на подушках -- ситцевые, с цветочками... Ты кого больше всех любишь из ученого мира?

-- Коперника, -- первое, что пришло в голову, сказал Юрий; он никогда так не думал: кого именно больше всех.

-- А я -- Циолковского. Я видела в Калуге его домик... Здорово это -почти всю жизнь прожить непризнанным. Только под конец, когда уже ничего не нужно... А?

-- Это -- подвижники, -- согласился Юрий. Его тоже по-степенно захватывало чувство, какое владело сейчас Оль-гой; она умела заражать. -Это -- чисто российское явле-ние.

-- Вот именно! А еще в доме должна быть мастерская...

-- Какая мастерская?

-- Столярная и слесарная. Много-много всяческих инст-рументов! Столы мы себе сами сделаем... -- Ольга резко кач-нула головой, стряхивая каплю воды, наползавшую со лба на глаз. Пристально посмотрела на Юрия, так, что тому не по себе как-то стало. Легла на спину и опять закрыла лицо руками. И замолчала.

Четыре дня не было Петра Ивлева. Все эти четыре дня Ольга уходила вечером из дома и возвращалась глубокой ночью.

Фонякин зачуял что-то недоброе. Попробовал было по-говорить с женой, та отмахнулась.

-- В клуб ходит, куда еще.

-- Каждый вечер-то?

-- А чего тут такого? Что она, старуха, что ли?

-- Она мужняя жена -- вот что тут такого! -- рассердился Фонякин. -Нет мужа дома -- нечего одной по ночам шляться.

Жена нехорошо покривилась.

-- Муж...

-- А кто же он ей?

-- Не пара -- вот кто! -- выпалила жена. -- Вывезла!.. Та-ких-то у нас своих хоть отбавляй.

-- Во-он ты как, -- Фонякин понял, что жена, если что и знает, не скажет: зять был ей не по душе.

И запала ему в голову неспокойная дума.

"Против Петьки что-то замышляют, не иначе".

Один раз застал мать и дочь, о чем-то оживленно бе-седующих. При его появлении обе враз смолкли. Ольга ушла в свою комнату.

-- Чего затеваете? -- прямо спросил Фонякин.

Жена притворно всполошилась:

-- Ты что?! Чего затеваем? Господи-батюшка!.. Скажет тоже.

-- Смотри, -- пригрозил Фонякин. -- Я вам парня в оби-ду не дам. Поняла?

А на пятый день ему принесли в кабинет письмо. Ему лично.

"Уважаемый т. Фонякин!

Мы вас на самом деле уважаем, вы тут ни при чем. Но уй-мите как-нибудь свою кобылу-дочь. Это же стыд зольный! Ведь он, как ни говорите, учитель, наших детей учит. И она, мы слы-шали, тоже учительствовать собирается. Какой же они при-мер..."

Фонякин не дочитал письмо; у него в кабинете было много народу. Сидел, как помоями облитый, боялся по-смотреть в глаза людям.

"Вот оно!.. Начинается", -- думал.

Крепился, сколько мог, потом не выдержал, сказал:

-- Товарищи, мне что-то... того... худо малость. Пойду полежу. Закончим на этом.

Шел домой скорым шагом. Правая рука -- в кармане, письмо в кулаке -сжал так, что ладонь вспотела.

"Вся деревня знает уже. Сволочи! Одни мы с Петькой, как Исусы... Ну, погодите!"