Читаем Там, вдали полностью

"Что делать? Что делать?" -- терзал он себя. Шел, как но-чью: ждал, что сейчас оборвется и будет долго падать в чер-ную какую-то, гулкую яму. "Нет Ольги. И не будет. В тюрьме". От этой мерзкой мысли хотелось завыть.

Дома в двери нашел записку:

"Не радуйся сильно, свое получишь. Скрываться бесполез-но -- смерть будет тяжелее".

"В смерть балуются, -- равнодушно подумал Петр. -- Вся-кая гнида хочет быть вошью".

В комнатах холодно, пусто... Петр включил свет, не раз-деваясь лег на кровать лицом вниз. Подумал, что надо бы за-переться, но лень было вставать. Страха не было.

"Пусть приходят. Пусть казнят".

Захотел представить человека -- автора записки. Всплы-ло лицо, похожее на лицо Шкурупия.

"Посадить тебя, паскуда, задом в навоз и забивать осино-вым колом слова твои обратно тебе в глотку. Чоб ты наелся ими досыта и никогда больше не выговорил".

Опять потянулась бесконечная ночь. Часа в два Петр встал, нашел письма к Ольге с родины, списал адрес и составил телеграмму ее отцу. Он знал только, что отец ра-ботает председателем колхоза.

"Срочно вылетайте помочь Ольге". Подпись: "Ивлев".

И стал ждать утра. Ходил по комнате, вспоминал свою жизнь. Вспомнил почему-то, как пацаном возил копны и его однажды растрепала лошадь. То ли укусил ее кто, то ли испугалась чего -- черт ее знает: вырвала из его слабых ру-чонок повод и понесла. За ним на другой лошади летел ста-рик стогоправ, не мог догнать взбесившуюся кобылу, кри-чал сзади: "Держись за гриву, Петька! Крепче держись -- не отпускался!" А его тогда -- он помнил -подмывала от стра-ха мысль: "Может, лучше самому упасть, чем ждать?" Но старик кричал: "Держись, Петька! Она счас пристанет!" Действительно, кобыла скоро выдохлась и стала. Эх, старик, старик...

За окнами стало светать.

Через три дня прилетел отец Ольги.

Петр шел с работы, увидел на крыльце своего дома не-знакомого пожилого человека. Он догадался, кто это.

-- Здравствуйте.

-- Здравствуйте. Я -- отец Ольги, Павел Николаевич.

-- Я понял. Сейчас все расскажу, -- Петр отомкнул за-мок, пропустил вперед Фонякина.

-- Ну? -- глаза Фонякина покраснели от бессонницы. -- Что?

-- Ольга спуталась здесь с плохими людьми... В общем, ей грозит тюрьма.

Фонякин болезненно сморщился.

-- Что они делали... люди-то?

-- Воровали. Ворованное хранилось у Ольги.

Левый уголок рта Фонякина нервно дергался, он прику-сил папироску зубами.

-- Ты -- муж ее, насколько понимаю?

-- Да.

Разговаривали стоя.

-- Как же ты допустил?

-- Я не знал ничего. Она до меня была знакома с ними.

-- Сейчас где она? Сидит?

-- Нет. Но я не знаю, где. Она... ушла из дома. Можно в ми-лиции узнать.

-- Пойдем в милицию.

Почти всю дорогу молчали. У самого входа Петр тронул Фонякина за руку, остановил. Сказал, глядя ему в глаза:

-- Как-нибудь отведите ее от тюрьмы. Она пропадет там.

Фонякин смотрел на зятя устало и внимательно.

-- Как вы жили-то с ней? Долго?

-- Плохо жили.

Фонякин отвернулся. Десять лет назад он отправил дочь учиться в город, в институт. Через полтора года она сообщи-ла, что вышла замуж. Потом написала -- разошлись. Потом бросила институт, приехала домой. Пожила с год, ничего не делая, уехала снова в город. Опять вышла замуж. За какого-то талантливого ученого. И снова -- не то, развод. Писала, что работает, денег не просила. Все это, вся ее скособоченная жизнь убивали его; что мог, он скрывал от людей. И вот -- тюрьма. И какой-то новый ее муж перед ним...

-- Телеграмму-то раньше надо было дать.

-- Я не думал, что так обернется.

-- Пошли. Наколбасили вы тут... черт вас возьми.

К начальнику Фонякин вошел один, Ивлев сел на диван и стал ждать.

Ждать пришлось долго.

Наконец Фонякин вышел... Увидел Ивлева, подошел, сел рядом.

-- Ну?

-- Плохо, -- тихо сказал Фонякин.

-- Я тоже зайду к нему. Подождите.

Фонякин молча кивнул. Уходя, Петр увидел, как он опять поморщился и потрогал под пиджаком левую сторо-ну груди.

-- Подожди-ка!.. Я сейчас пойду к ней, а ночевать приду к тебе, -сказал он, вставая.

-- Найдете? Мой дом-то...

-- Найду.

Ивлев вошел к начальнику.

-- Отца ты вызвал? -- спросил он сухо.

-- Я.

-- Для чего? Пожилого человека... Я же объяснил: сделать ничего нельзя.

-- А что тут такого? Он отец.

-- Он больной, из больницы раньше времени выписался.

-- Я не знал этого.

-- Сделать ничего нельзя. Объясни ему, а то он хлопотать кинется -совсем доконает себя. Написать сперва надо было...

Зазвонил телефон. Начальник взял трубку.

-- До свиданья, -- зло сказал Петр.

Начальник кивнул.

Ивлев пошел домой.

Фонякин пришел поздно. Печальный.

-- Вот так, -- сказал он. -- Дай умыться. Упал у вас во дворе...

Ивлев налил воды в рукомойник, подал полотенце. Очень хотелось спросить об Ольге -- как она? Фонякин будто под-слушал его мысли.

-- Что о жене-то не спросишь?

-- Как она?

-- Вы разошлись, оказывается?

"Уеду к чертовой матери из этого города", -- решил вдруг Ивлев.

-- Я думал, она еще вернется, -- сказал он.

Фонякин вздохнул, промолчал.

-- Ужинать будете?

-- Я бы выпил сейчас от всех этих хороших дел. Можно достать?

-- У меня есть.

...Сидели за столом, молчали. Выпили по рюмке -- и молчали. Все было ясно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман