Там внизу, или Бездна

— Да, — продолжил де Герми, — Парацельс один из необычнейших врачевателей оккультной медицины. Он знал забытые теперь тайны крови, до сих пор не открытые целительные свойства света. Подобно каббалистам, исповедуя, что человек состоит из трех частей: видимой плоти, души и тончайшего эфира, называемого также астральным телом, он особым попечением окружал именно это последнее, а на внешнюю, телесную оболочку воздействовал способами или непостижимыми, или утраченными. Он лечил раны, не касаясь пораженных тканей, но врачуя источаемую ими кровь. Уверяют, что он успешно излечивал некоторые недуги!

— Благодаря глубоким познаниям своим в астрологии, — добавил Гевенгэ.

— Но если столь важно изучение звездных влияний, почему не имеете вы учеников? — спросил Дюрталь.

— Учеников! Но где отыскать людей, которые согласятся работать двадцать лет безвозмездно и бесславно? Прежде чем быть в состоянии составить гороскоп, надо сделаться первостепенным астрономом, основательно изучить математику и долго вянуть над темной латынью древних мастеров! Нужны еще призвание и вера, теперь погибшие!

— То же самое применимо к звонарям, — заметил Карэ.

— Нет, господа, — говорил Гевенгэ, — тот день, когда последовательное и враждебное равнодушие нечестивого народа затопило великие науки средневековья, знаменовал собою Франции конец духа! Нам остается скрестить теперь лишь руки слушать пошлые речи общества, которое то хрюкает, то предается необузданному веселью!

— Зачем так отчаиваться, будем уповать на лучшее, — тоном утешения сказала мамаша Карэ и на прощание наградила рукопожатием каждого из своих гостей.

— Века не улучшили народ, — сетовал, наливая воду в кофейник, де Герми, — но испортили, исказили его, омрачили его ум. Вспомните осаду, коммуну, бессмысленные увлечение, мятежную и беспричинную ненависть, все безумие черни, полуголодной, одурманенной, вооруженной! Не сравниться ей с наивными и милосердными простолюдинами средних веков. Расскажи, Дюрталь, что делал народ, когда Жиля де Рэ вели на костер.

— Да, расскажите это нам, — попросил Карэ, глаза которого утопали в табачном дыму трубки.

— Если хотите! Вы знаете, что за неслыханные злодеяния маршал де Рэ был приговорен к повешению и сожжению заживо. Отведенный после приговора в свою келью, он обратился с последней просьбой к епископу Жану де Малеструа. Он молил епископа предстательствовать за него у матерей и отцов, детей которых он столь свирепо осквернял и умерщвлял, чтобы благостно напутствовали те его в час казни. И народ, у которого Жиль исторгал и пожирал сердце, теперь стонал от жалости и видел в этом служителе дьявола лишь несчастного человека, оплакивавшего свои преступления, который предстанет вскоре пред грозным гневом Святой Ипостаси, и длинной процессией обходил город в девять часов утра в день казни. Он распевал псалмы, клятвенным обещанием в церквах наложил на трехдневный пост, стремясь этим обеспечить упокой души

— Как видите, мы далеки от американского закона Линча, — вставил де Герми.

— Затем, — продолжал Дюрталь, — в одиннадцать он нравился к темнице Жиля де Рэ и сопровождал его до Бьесского луга, где воздвигнуты были высокие костры, увенчанные виселицами. Маршал ободрял своих соучастников, обнимал их, умолял их «исполниться омерзением к содеянным ими злодействам и покаяться в них», молил Деву пощадить их, а духовенство, крестьяне, народ пели мрачные и молящие строфы заупокойных песнопений.

«Да здравствует Буланже!»

Словно рокот моря поднимался к башне с площади Св. Сюльпиция, и возносились протяжные крики: «Буланже! Ланже!» Чей-то осипший мощный голос — уличного торговца устрицами или разносчика — выделился из всех остальных, покрыл все хвалебные вопли и снова затянул: «Да здравствует Буланже!»

— Они чествуют исход выборов, завывают перед мэрией, — презрительно сказал Карэ.

Все взглянули друг на друга.

— Современный народ! — воскликнул де Герми.

— Ах, он не преклоняется так перед ученым, художником, даже перед существом сверхъестественным — перед святым, — пожаловался Гевенгэ.

— И, однако, делали это в средние века!

— Да, но тогда народ был бесхитростнее и возвышеннее, — ответил де Герми. — А потом, где они, эти святые, которые могли бы спасти его? Никогда не устану я повторять, что сердца современных рясоносцев потрескались, их души худосочны, умы пусты и боязливы! Или еще хуже. Они издают гнилостное тление и отравляют стадо, ими пасомое. Они каноники докры, они слуги сатаны!

— И подумать только, что этот век позитивистов и атеистов ниспроверг все, кроме сатанизма, которого он не вытеснил ни на шаг!

— Это понятно, — воскликнул Карэ, — сатанизма или не знают, или не замечают. Помнится, еще отец Равиньян доказал, что высшая сила дьявола в утверждении отрицания его!

— Бог мой! Какие отвратительные вихри застилают горизонт, — тоскливо пробормотал Дюрталь.