Там за Гиндукушем

– Ровно двести монет. Одна тысяча кран серебром! Держи!

Хазареец к деньгам не притронулся.

– Мало. Договаривались на сто пятьдесят туманов золотом! Не бери, табиб, грех на душу, не обманывай своего брата!

Калинин ни мало не смутился:

– Тысяча кран – это есть сто туманов золотом! Остальные пятьдесят туманов получишь, когда сдашь товар!

Хазарейца тоже не верблюдица родила:

– Серебро к золоту в Персии не всегда честно ровняют. Туманы редки, кран много. У тебя полно монет старых, потёртых, общипанных, как куры в чайхане! Какие глупцы станут менять краны на туманы по твоей цене? Менялы запросят еще пятьдесят, шестьдесят кран. Мне нужно золото! У меня свои долги есть. И не в персидских кранах. Я загнал двух жеребцов, мотаясь по Персии, разыскивая твоих людей. В Ширазе твой Караджа-батыр был, но сейчас его там нет. Караджа-батыр вернулся в дом своих предков, к своей жене и сыну, но застал там нового хозяина – своего бывшего нукера Сапара. Сапар вернулся из России в начале зимы. Рассказал, что русские казаки истребили нукеров, а самого Караджа-батыра посадили в зиндан. Он захватил его дом в Ширазе, изгнал из него престарелую мать Караджа-батыра, его жену и сына. Жил в нём сам. Боялся. Спал с тремя заряженными винтовками. Они его не спасли. Караджа-батыр вернулся и зарезал Сапара, которого уже величали Сапар-Сардаром! Потом разыскал и забрал жену, мать и ребёнка. Уехал. Больше о нём в Ширазе ничего не знают!

Калинин развёл руками:

– И это всё, уважаемый Асфандиёр?! Если тебе так нужны твои сто пятьдесят туманов, то мне нужен мой Караджа-батыр! Твои туманы ждут тебя. Где мой Караджа-батыр, жив ли он, вообще?

– Жив твой Караджа-батыр. Жив и здоров. Даже богат. Ему ференги прислуживают. Я одного видел. Белый, как молоко. Молодой, но волосы седые, как у аксакала. Усы есть, а борода ещё не растёт. Великий воин. Каждое утро саблей кустарник вырубает. Я не рискнул бы скрестить с ним мой клинок!

– «Збигнев Войтинский! Однако, какой портрет. Значит, хазареец говорит правду. Он нашёл их. Придётся платить!», – думал Калинин. Вслух сказал:

– Едем! Получишь свои сто пятьдесят туманов золотом!

О Кудашеве Калинин уже не помнил. Никуда Кудашев не денется!

***

Июня, 2 дня, года 1912.

Персия. Тегеран.

Кудашев никогда не опаздывал ни на одну назначенную встречу. Добравшись из Исфахана в Тегеран на английском почтовом дилижансе, Александр Георгиевич пересел на фаэтон городского извозчика. Согласно договорённости, подъехал на своём фаэтоне к каравансараю «Мешхед» к полудню, но целителя Иса Муслим-табиб Родоси в нём не застал. Помощник табиба Саид, которого Калинин величал ассистентом, ничего вразумительно сказать не мог. Притворился глупым, слепым и глухим. Ну, это правильно.

Заглянул в чайхану. На минутку к Кудашеву подсел сам владелец, поздоровался на русском.  Кудашев ответил на инглиш. Каравансарайщик смутился, на фарси поинтересовался, не нужна ли комната. Кудашев промолчал. Подарил чайханщику английский толстый красно-синий, заточенный в обе стороны карандаш. Тот обрадовался. Начал жаловаться на тяжёлые времена, упадок торговли, грабежи на дорогах, конкуренцию вновь строящихся каравансараев.

Двумя-тремя наводящими вопросами на фарси Кудашев выяснил: по большой дороге на Мешхед два новых каравансарая. Построил какой-то пришлый туркмен.

Кудашев припомнил карту. Так, первый каравансарай на реке Кешефруд в пяти фарасангах или в тридцати трёх с половиной верстах от Мешхеда по направлению к Кучану! Это два часа верховой езды спокойной рысью. Второй – в семи с половиной фарасангах почти в пятидесяти трёх верстах от Кучана к Боджнурду на реке Атрек.

Точно. Так предполагали ещё в Асхабаде!

Хорошая новость. Значит, Карасакал уже трудится, не покладая сил. Однако, почему нет вестей из Шираза? Из родного города Карасакала? Давно пора собраться членам группы вместе.

Чайханщик продолжал что-то говорить. Кудашев машинально покачивал головой.

Кто-то из нетерпеливых посетителей громко постучал ножом по чайнику. Чайханщик поднялся. Кудашев обернулся на стук.

Невдалеке молодой человек в туркменском халате и при геокленской тюбетейке на бритой голове подал чайханщику пустой чайник. Потом повернул голову к Кудашеву, равнодушным взглядом скользнул по его лицу, по фигуре. Отвернулся, продолжил свой обед.

– «Не признал», – подумал Кудашев, – «Добрый знак. Маленькая, но проверочка!».

Рядом с ним в тегеранской чайхане сидел младший унтер юнкер Амангельды, командир Кара-Агачского отделения Туркменского иррегулярного полка конной милиции. Он и его милиционеры должны были нелегально сопровождать Карасакала и Войтинского в Персии, прикрывать работу по топографическому уточнению маршрута конной фельдегерской связи от Шираза до Гаудана. Через полчаса Амангельды покинул чайхану. Вслед за ним вышел и Кудашев. Ещё через час Кудашев в дорогой персидской папахе каракуля цвета «сур» и шерстяном халате, накинутом на европейский черный костюм, сидел вместе с Амангельды в крытой белой парусиной английской фуре.