Там, за зорями. Пять лет спустя

Злата улыбнулась и опустила глаза. Его дыхание стало так близко. Всучив ей виноград и забрав свой бокал, он оперся локтем о спинку дивана и легко и нежно стал убирать с ее лица шелковистые пряди цвета спелой ржи, как бы невзначай касаясь пальцами ее щеки, оставляя после себя приятные ощущения, учащенное сердцебиение и волнение, как перед первым свиданием наедине, но бури, той самой, безумной, нетерпеливой и страстной, сметающей все на пути, они разбудить не сумели. Она не бросилась тут же в его объятия, забыв обо всем на свете, хоть и понимала, что именно этого и хочется сейчас Витале. Его улыбка, блеск глаз, учащенное дыхание и дрожь в пальцах — все было пронизано нетерпеливым желанием заключить ее в объятия и пусть на время, но позабыть обо всем. А Злате впервые не хотелось торопиться. Хотелось неторопливой нежности. Хотелось говорить. Хотелось о многом ему рассказать и многое объяснить. Ведь то, что произошло, по-прежнему стеной продолжало стоять между ними. И этот вечер вряд ли что-то сможет изменить. Они зашли в тупик. Сейчас девушка отчетливо это понимала. И выбраться из этого тупика они смогут, лишь прояснив ситуацию, но делать это в постели глупо и безнадежно. Вряд ли в объятиях друг друга им захочется разговаривать. К тому же — и Злата Полянская слишком хорошо знала это — ночь, какой бы страстной и жаркой она ни была, пройдет, а все, что стоит между ними, останется. И ей бы насладиться подаренным мгновением в объятиях любимого мужчины, не думая ни о чем, а там будь что будет, как поступила бы на ее месте другая, думая в первую очередь об удовольствии, но Злата так не могла и никогда не умела. Все ее решения и поступки исходили из сердца. И туда же возвращались…

Ей хотелось стабильности и ясности в отношениях. И с рождением Ульяны ей хотелось этого еще сильнее.

— Выпьем еще? — негромко и нежно спросил Виталя, глядя на нее с улыбкой.

— Ты хочешь меня споить?

— Хочу! — кивнул он. — Хочу напоить тебя и позволить себе дать волю! А то ведь сидишь вся скованная, сжатая и дергаешься от любого моего движения! Раньше ты такой не была… Что случилось?

— Я отвыкла от тебя за все эти месяцы…

— Ты не отвыкла от меня за годы…

— Обстоятельства этих прошедших месяцев были другими…

— Не надо, Злата, — склонившись, Виталя прижал пальцы к ее губам, заставив замолчать.

Наклонившись, Полянская поставила на пол оба бокала и положила гроздь винограда, а Дорош, чуть приподнявшись, щелкнул выключателем, погасив свет, оставив гореть лишь торшер. Пододвинувшись к ней, мужчина обеими руками убрал с лица ее волосы, погладил пальцами по овалу лица, провел большим пальцем по нижней губе, прекрасно зная, как пробудить желание в теле девушки. И он не ошибся: то ли легкий стон, то ли выдох, сорвавшийся с ее губ, был ему наградой.

— Нам надо поговорить… — прошептала она и погладила его смуглую ладонь.

— Не надо! Зачем? Пусть все идет, как идет, а там видно будет… — хрипловатым, севшим голосом сказал он, обнимая ее и прижимая к себе.

Их лица оказались рядом, и уже невозможно было противиться желанию, не коснуться щекой его щеки, не провести кончиком пальца по контуру красивых губ, не прижаться к ним губами. Столько месяцев она мечтала об этом, пусть и не верила. И, возможно, Виталя прав, пусть все идет так, как идет, а к чему придет, там видно будет. Закрыв глаза, Злата позволила себе отдаться волнам желания и наслаждения…

И потом еще, не единожды в то лето, Злата позволяла себе вот так же, не думая ни о чем, забываться в его объятиях… Лето того года, когда родилась Ульяша, стало незабываемым и лучшим в жизни Златы Полянской. Оно было наполнено безмятежностью и неторопливостью, умиротворением и радостью от каждой прожитой минуты. Веселье, шум и смех нескончаемо звенели под крышей большого белого кирпичного дома. После защиты дипломной работы и сдачи госэкзаменов Злата, чувствуя себя совершенно свободной, с упоением предалась радостной, счастливой, бездумной суете… Анька, которая пока еще не работала, присоединилась к ней с Тимошей, бывал и Васька с женой и детьми.