Там, за зорями. Пять лет спустя

…Дети давно спали. Свет в доме погас. Капли дождя все так же настойчиво стучали по карнизу, а ветер завывал в дымоходе. Где-то на улице хлопала незапертая калитка, но в доме было тепло, уютно и надежно. Виталя сидел на диване в столовой, откинувшись на спинку, а Злата, не выпуская из рук его ладони, лежала рядом, пристроив голову на его коленях. Темнота обступала их со всех сторон. Все звуки извне почти не доходили до сознания. В его пульсе, к которому девушка прикасалась губами, слышалось биение сердца. Виталя задерживал дыхание, когда она поворачивала голову и прижималась щекой к его животу, потом прерывисто выдыхал. Она чувствовала, как подрагивают его пальцы, когда легко и нежно Злата касалась их губами. Она не видела, но знала, он улыбался в темноте, и казалось, эта ночь будет длиться вечно… — Я все рассказал своей! — нарушил молчание Виталя. — Собственно, она и так все уже знала. Я думаю, новость эта с опозданием в полгода все же достигла нашей деревни. Даже странно, так долго… Я, признаться, ожидал чего-то подобного раньше, а потом, когда этого все же не случилось в первые недели, я как-то расслабился, решив, что опасность миновала. Но я ошибся. Я ушел из дома. Был у родителей несколько дней, потом приехал сюда. Думаю, здесь пока и останусь. К работе ближе, да и вообще лучше жить одному, чем выслушивать бесконечные расспросы, вопросы и советы матери и отца.

Дорош замолчал, а Злата не нашлась с ответом. Да и что она могла бы сказать? Что сожалеет? Расстроена? Извиняется? Не хотела, чтобы так? Да, возможно, она не хотела разрушать семью Витали. Не хотела его на что-то вынуждать и ставить перед выбором! Но если она сейчас скажет об этом, Виталя вряд ли поверит в ее искренность! Нет, девушка знала это точно, нет! Разве ж не встрепенулось ее сердце, окрыленное новыми надеждами? Да, она хотела, чтобы все было не так! Но все равно хотела его.

— Ты молчишь? — снова заговорил Дорош.

— На самом деле я не знаю, что сказать! Наверное, твой приход сюда сейчас после случившегося кажется еще более странным…

— Почему?

— Ты сам знаешь. Помнится, не так давно ты говорил, что просто голову мне снесешь, если только рождение Бусины хоть как-то повлияет на мир и согласие в твоей семье… Это все игра? Ловко продуманный ход? Понятно, голову в прямом смысле слова ты мне не оторвешь, но ты ведь знаешь, как сделать мне больно! И ты знаешь, как мне может быть больно!

— Что за ерунду вы говорите, Злата Юрьевна? — улыбнувшись, сказал мужчина. — Вы ж знаете, я добрый! У меня самые добрые глаза на свете!

— Да, — согласилась девушка и коснулась пальчиками его лица, пробежав по бровям, дотронулась до ресниц. — У тебя самые добрые, самые ласковые, полные смеха и тепла глаза. Но я видела их другими. Нечасто, всего несколько раз, в них было столько ярости и холода… И этот твой взгляд не предвещал ничего хорошего для меня!

— Глупости! Я никогда не делал подлости людям, по крайней мере, тем из них, которые и ко мне относились по-человечески.

— Правильно. И я признаю, многое сама заслужила… — рука Полянской опустилась чуть ниже, провела по носу и коснулась губ, неторопливо и нежно лаская, обводя кончиком пальца контур.

Его горячее дыхание обожгло ее ладонь.

— Конечно! И свое получишь! — засмеявшись, согласился он и, наклонившись, коснулся ее груди, сильно, до боли, сжав сосок. — Завидую я тебе, золотая моя! — неожиданно изрек мужчина. — Вот правда, без обид, завидую. У тебя вроде уже и есть многое в этой жизни, но, глядя на тебя, реально понимаешь, многое у тебя еще впереди!

В его голосе девушке почудилась некая затаенная горечь.

— А у тебя? — тихо спросила она.

— А у меня все уже в прошлом! Я ведь старый уже и больной!

— Нет! Какой же ты старый?! — запротестовала Злата. — Всего-то за сорок перевалило! Ты еще на многое способен!

— Да что ты? А вот с этого места можно конкретней? — игриво поинтересовался он.

Злата, снова приняв вертикальное положение, уселась ему на колени, приблизившись к его лицу, и обхватила руками шею, прижавшись к нему. Руки мужчины тут же обняли ее талию и забрались под рубашку.

— Конкретней, ты говоришь? — улыбнувшись, спросила она. — То есть перечислить? Детально? С подробностями? Ты ж знаешь, я могу! Я ведь писательница!

— Писательница! — подразнил ее мужчина. — И какая ты писательница? Зеленая ты еще совсем, чтоб писательницей зваться!

— Что? — едва сдерживая смех, возмутилась девушка. — Ну ладно, писательница, может быть, звучит слишком громко… Я — автор!

— Ну… — с сомнением протянул Дорош, — я бы сказал, соавтор! Не больше!

— Соавтор? Ешкин кот, это вы сейчас на что намекаете, Виталий Алексеевич? Я, что ли, роман не писала свой или писала в соавторстве? А с кем, интересно?

— А это не я намекаю! Это люди говорят! А то ведь и пишешь, и поешь… Не слишком ли много для тебя одной?