Там, за зорями. Пять лет спустя

— Твой, но не наш, Злата Юрьевна! И в этом разница! Мы с тобой вот уж год, как вместе, а я не чувствую себя здесь дома! Так, лишь гостем, не совсем желанным, к слову сказать! А посему я не чувствую, что мы с тобой семья. Мои родные, родители, друзья, мне кажется, тебе даже в голову не приходит, что у меня они тоже есть! Я не стану скрывать, да тебе, собственно, это и без того известно, я никогда не питал особой привязанности к этой деревне. И я не собираюсь оставаться здесь только затем, чтобы не дать ей окончательно умереть, как это делаешь ты, цепляясь за то, что заведомо проиграно. Вот только ты позволяешь себе уехать и развеяться, а я должен оставаться и ждать тебя здесь. Я не хочу, чтобы этой зимой мы остались здесь. Я не могу. Летом мы могли бы приезжать сюда или на дачу моих родителей, как угодно. Но зимой, сейчас, среди жалкой кучки стариков можно просто рехнуться! Я хочу жить в квартире, как все нормальные люди, в городе, имея возможность куда-то выйти, сводить ребенка. Ты через несколько дней снова уедешь, а что прикажешь делать мне? Честно, бывает, я не хочу уходить с работы и ехать сюда, потом еще и за Маняшей идти к Тимофеевне и видеть ее недовольно поджатые губы. Ты знаешь, я не такой жизни хотел для нас с тобой. И не так я все себе представлял. Я хочу, чтобы мы были семьей. Хочу, чтобы ты была, а тебя нет. Я думал, ты любишь меня, я нужен тебе, а это не так. У тебя в приоритете твоя карьера, и ты отдаляешься, а я не понимаю, что делаю здесь и зачем!

— Это не так… — принялась горячо протестовать Полянская, но Дорош остановил ее небрежным жестом.

— Так я загляну в газету? Посмотрю, что там предлагают по съемным квартирам? — спросил он, не сводя с нее глаз.

— Ты ставишь меня перед выбором?

— Нет, просто предлагаю, наконец, определиться с тем, что главнее для тебя в жизни! — ответил он.

Злата отвернулась и покинула дом. Она знала, что так будет, это когда-нибудь произойдет. Он никогда не примет ее образ жизни, не поймет. Не станет поддержкой и опорой, скромно оставаясь в ее тени, будучи всего лишь гражданским мужем и отцом ее дочери. Дорош на это не пойдет. С его-то самолюбием… То, о чем он говорил, то, что предлагал, было совершенно невозможно для нее. Никогда, никогда она не оставит Горновку, что бы ни произошло и как бы ни сложилась жизнь, пусть даже и потом, когда здесь больше не останется никого. Он причинял ей боль, делая это как будто намеренно. Злился, имея на это право, но ведь знал же, так будет. Ульяна подрастет, и она снова с головой окунется в свою карьеру артистки, и по-другому не будет. Он бил по самым чувствительным местам. Горновка, сцена, он сам — все было главным в ее жизни, не считая детей и ее семьи.

Он предлагал ей определиться, а она не могла. Подобный выбор был не под силу Злате Полянской, но что делать и как быть, она не знала. Девушка пробиралась сквозь непроглядную тьму ноябрьской ночи, ориентируясь на единственный фонарь посреди деревни, а по щекам катились слезы. Было так больно и так одиноко, а рядом никого, кто мог бы понять и дать совет. Придется звонить Ирине Леонидовне и отменять запланированные новогодние выступления и эфиры, да и график концертного тура следует исправить. В конце концов, это была всего лишь работа. А Виталя…

Не он ли был тем, о ком она мечтала с тех самых пор, как встретила его? Быть с ним вместе… Разве это не то, ради чего она могла от многого отказаться? Или ей так казалось, пока мужчина оставался чужим? А теперь, когда она получила то, чего желала так долго, неужели ради своей карьеры и амбиций она готова потерять любовь? Любовь… Вот только и любовь ее претерпела некоторые изменения, столкнувшись с трусостью и предательством. Но, может быть, так и должно было быть. Их первая бурная весна давно осталась позади, постель была почти единственным, что все еще связывало их, но и она по большому счету являлась самообманом. Надежды рассыпались, и уже не верилось в них. А их безумное влечение друг к другу не могло заменить понимание, уважение, участие и поддержку. Ей так часто хотелось поговорить с ним, о многом рассказать и порадоваться вместе с ним. Вот только ему все это было не интересно, и он не считал своим долгом скрывать это. И все же как ни пыталась убедить себя во всем этом Злата по пути к бабе Мане, да и там, сидя на диванчике в темноте кухоньки, обхватив колени руками, не получалось у нее смириться. Она была не из тех людей, которым можно подрезать крылья и посадить в клетку, пусть даже золотую.