Полянская чуть-чуть наклонилась вперед, чтобы сквозь ветки ивы разглядеть идущих по дороге мужчину и женщину. Нет, сердце не сжалось в груди, не екнуло и не отозвалось болью. Растерянно обернувшись, Злата поняла, что не сможет незаметно слезть с навеса. И обида или боль тут были ни при чем. Ей просто неприятно было видеть Дороша, ведь по дороге с ведром в руках как раз и шел Виталя. Она его узнала, а вот женщину в спортивных леггинсах, футболке и косынке не сразу. Уж очень непохожа она была на ту элегантную и безупречную особу, которую Злата знала и помнила.
А между тем это действительно была Марина Александровна. Полянской неприятно было видеть Виталю не потому, что шел он в обществе женщины, тем более своей жены, к которой, вероятно, вернулся. Злате неприятно было бы видеть его, даже если б шел он один, и эту неприязнь вызывали разочарование и горький осадок в душе — все, что осталось от прежних чувств.
— А кто это с ним? — шепнула Анька, когда Дороши почти поравнялись с ними.
— Бывшая, вернее, единственная его законная супруга! — негромко отозвалась Полянская в ответ.
— Вот оно что! Вот как бывает. Никогда не видела ее в деревне…
Злата ничего не ответила, просто опустила глаза, понимая, что даже кивнуть в знак приветствия она не сможет. Впрочем, не они одни обратили внимание на идущих по дороге Дорошей, которые шли, разговаривая о чем-то своем, и даже не смотрели в их сторону.
Полянский обернулся, присвистнул и даже перестал работать молотком..
— Едрит-мадрид… — изумленно пробормотал он.
Блотский лишь мельком глянул в их сторону, а потом перевел взгляд на маленькую Ульяну, которая смотрела на проходивших мимо дядю и тетю широко раскрытыми синими глазенками, сунув пальчик в рот.
— Папа? — растерянно пролепетал ребенок.
Алексей взял Ульяшу на руки, и та, прижавшись щекой к его плечу, так и не выпустила палец изо рта.
Виталя даже не глянул в их сторону, просто прошел мимо. Анька открыла рот, чтобы высказаться, но Злата не дала ей заговорить.
— Ну что же, Аня, давай слезать уже, что ли? — сказала она, опережая двоюродную сестру.
— Давай, — согласилась та. — Тем же путем?
Злата, критично сжав губы, посмотрела вниз, оценив расстояние до земли и их с Анькой возможности. Блотский, опустив ребенка на землю, подошел к ним. Забрав банку с ягодами, которую он отставил в сторону, Блотский помог Злате и Ане спуститься на землю. Причем, что и следовало ожидать, это сопровождалось визгом и смехом, и прежнее веселое настроение было восстановлено.
Вечером, когда после ужина Леша ушел, Злата прихватила с собой чашку с кофе и вышла на лавочку. Она любила в одиночестве или в компании родных сидеть здесь, наслаждаясь долгожданной вечерней свежестью. Сидеть, ни о чем не думая, поддавшись чудному очарованию вечера, расслабившись, все отпустить и чувствовать, как умиротворение и гармония с собой и окружающим миром окутывают душу, рождая тихую радость. Слышать, как стихают, умирая, все звуки, и только где-то на деревне монотонно скрипит ворот, накручивая цепь, кто-то до самой темноты таскает воду из колодца, поливая огород. А над головой чистый синий купол неба и розовые переливы заката на горизонте. Они еще долго будут гореть, но с востока сиреневым флером уже подбирается летняя ночь…
И сегодня Злате тоже хотелось так же закрыть глаза и ни о чем не думать, но мысли сами собой проникали в голову, и просто так отпустить их, расслабиться не получалось. Эти мысли снова были о Дороше и Лешке. О двух мужчинах, присутствующих в ее жизни много лет. Мужчинах, которых она любила и потеряла. Сегодня один, даже не обернувшись, прошел мимо. Ни разу с момента их расставания тогда, в мае, на опушке, Виталя не позвонил, чтобы спросить, как дочка. Вероятно, ему было не до них. Он снова налаживал ту жизнь, которой жил всегда, которая была ему привычна и дорога. Наверное, он налаживал и прежние отношения с женой. Впрочем, Злата предполагала еще тогда, в мае, когда он говорил ей об их окончательном расставании, что Марина Александровна, его прежняя семья снова вернулись в его жизнь. Возможно, только потеряв их, он осознал, что ему на самом деле нужно. И Злата не держала на него зла и даже была рада, вот только за Ульяшу, которой предстояло расти без отца, было обидно…