Там, за зорями. Пять лет спустя

— До раздевания у нас, наверное, уже не дойдет? — тихо, хрипловато спросил он и улыбнулся ей, улыбнулся нежно и чуть плутовато, так, как улыбался когда-то. Девушка засмеялась и, оторвавшись от него, села на кровати и стала торопливо расстегивать пуговицы на его рубашке… Одну, вторую… И после каждой второй пуговицы припадала губами к его смуглой, гладкой, влажной от пота груди, губами и языком прокладывая дорожку вниз. Когда с пуговицами было покончено, Дорош быстро скинул рубашку и, отбросив ее в сторону, потянулся к платью Златы. Девушка послушно подняла руки вверх, позволяя мужчине снять его с себя. Одним быстрым движением он расстегнул застежку бюстгальтера, руки потянулись к ее полной груди и сжали ее. Губы снова соединились. Нижнее белье как-то незаметно исчезло, и Злата уже лежала на кровати, а Виталя, склонившись над ней, снова и снова целовал, пальцы ласкали ее, проникая в самые потаенные места, глубоко в нее.

И Злата начинала задыхаться и изворачиваться от невыносимого удовольствия, которое доставляли ей его руки…

Он покрывал поцелуями ее лицо, ее ушки, ее шею и, опускаясь к груди, щекотал кожу мягкой щетиной… Он ласкал ее, прижимая к себе, а она, уткнувшись лицом в его обнаженное плечо, вдыхала его аромат — легкий запах пота и парфюма. Ее ладони скользили по его спине, ногти впивались в кожу. Злата пыталась его остановить, пыталась что-то сказать, понимая, что не сможет долго сдерживаться, но он закрыл ей рот поцелуем, таким глубоким, долгим и почти грубым, что все разом померкло перед глазами, она бессознательно впилась ногтями в его спину и в последний раз выгнулась навстречу его пальцам. А потом просто прижала его к себе, сильно-сильно, и стала покрывать легкими поцелуями его щеку, его ушко, его висок и глаза, его тонкий, просто идеально прямой нос.

— Ты кончила?.. — прошептал он, заглянув в ее лицо, разгоряченное, покрытое капельками испарины.

— Да… — охрипшим голосом сказала она в ответ и провела пальцами по его мягким, шелковистым волосам. Спустившись ниже, провела тыльной стороной ладони по его щеке, а потом пальчиком по его носу…

От него так пахло… Странно, но почему-то никогда, ни с одним мужчиной аромат парфюма, смешанный с запахом тела, не действовал на Полянскую так, как это было с Дорошем. И пусть парфюмы у него были разные, но действие они оказывали одинаковое… Сейчас, как и тогда, несколько лет назад, этот аромат сводил ее с ума, лишая самообладания и воли. И она уже не понимала, как же могла жить все эти годы без него! Ведь она любила его и тогда, и все эти годы, и теперь! Она любила его самозабвенно, сильно, страстно, нежно, до слез, до боли в сердце… И сейчас, нежась в его объятиях и оглядываясь назад, она холодела от ужаса, не понимая, как смогла прожить столько лет без его улыбки, глаз, рук. Как же она могла жить и быть даже счастливой? Потянувшись к нему, Злата прикоснулась припухшими губами к уголку его губ.

— Что такое? — с улыбкой спросил мужчина.

— Хочу еще, — выдохнула она и провела кончиком языка по его нижней губе.

— Ох, и ненасытная же ты, моя золотая! — засмеялся Дорош и, резко перевернув ее на спину, лег сверху, прижав Полянскую к кровати. Обхватив его шею руками, девушка заставила его склониться к себе и прижалась губами к его губам. Раздвинув колени, Злата обхватила Виталю ногами и почувствовала, как желание, зарождаясь где-то в тайных глубинах ее тела, снова захлестывает ее с головой.

…Когда все закончилось, Дорош обнял Злату, обхватил ее руками и ногами и прижал к себе. Полянская обвила его руками и уткнулась лицом в плечо, прижавшись щекой к его щеке. Ее губы, припухшие от поцелуев, то и дело касались теплой, гладкой, удивительно нежной кожи мужчины. И так приятно было чувствовать тепло его тела, слышать громкий стук сердца и ощущать его легкое дыхание, шевелящее ее волосы. Злата тихонько гладила его спину и чувствовала, как руки, сжимающие ее, ослабевают. Виталя засыпал, а ей не спалось.

Глядя широко открытыми глазами в темноту комнаты, зачарованная причудливыми узорами от проникающего в окно света уличного фонаря, Злата чувствовала, как от бесконечной нежности и любви к Дорошу у нее замирает сердце, а от переполняющих эмоций щиплет от слез глаза. Она ведь любила его. Всегда любила, и, несмотря на все обиды и доводы разума, даже теперь, по прошествии всех этих лет, так и не смогла разлюбить. Впрочем, это она поняла еще тогда, три года назад, когда прощалась с ним у куста калины. С пониманием этого она жила и последующие годы. И все ждала, что ее любовь пройдет сама собой, развеется, растает, как утренний туман. Так должно было быть, потому что ее чувства к Витале были несоизмеримы с ее любовью к Машке, к Леше, к Горновке, к тому, чем она занималась и чем жила. Полянская всегда знала, что на чаше весов все это всегда будет перевешивать ее чувства к Витале. Но как сейчас разжать объятия и уйти, Злата не знала.