Настроение у Азрета было — хуже некуда: коня отобрали, ночевать приказали в дырявом коше, среди чабанов, и невесть сколько ночей придется провести ему тут, — ведь надо ждать, когда подвезут сено. А когда? Дорога для подвоза напрочь отрезана глубоким снегом. На лошади всаднику кое-как можно пробраться, но сено на лошади не подвезешь.
«Правда, есть еще один способ, — иронизировал он про себя, — воспользоваться расположением аллаха и попросить перебросить по воздуху. Ну, на это мастерица новая председательша! Пусть ее».
Вскоре Азрета начала разбирать скука, которую он всегда переживал с похмелья. Не знал, куда себя деть, на душе тошно, в голову лезла всякая дребедень, от которой трудно было отделаться, иной раз на долгое время его охватывал безотчетный страх, и тогда он застывал в какой-нибудь неестественной позе, сидя или лежа, и погружался в оцепенение. Не хотелось ни двигаться, ни говорить, ни слышать что-либо, ни на кого не смотреть. В таком состоянии просидел в коше у очага часа два, проигрывая время от времени весь разговор с Жамилят, заканчивавшийся каждый раз брошенными Керимом словами: «Бывает, паршивая овца все стадо портит». Это он-то паршивая овца? Он, который может приказать им, а они без всякого ослушания должны исполнить его приказ. Подстегиваемый обидой на чабанов, он решил выместить на них свою злость:
— Эй, Осман, побольше разожги костер! — прикрикнул он на одного из чабанов, молодого парня. — Я здесь остался не для того, чтобы мерзнуть.
А когда подбросили в костер кизяку и он разгорелся, осветив прокопченные углы коша, Азрет, скривившись, сказал:
— На кого вы похожи! Точно снежные люди. Слышали про таких? Про них в газете писали. Есть такие дикие люди, тут, у нас, на Кавказе живут. А другие говорят — нет таких людей. А я думаю, что есть — это вы. Ну и лица! Точь-в-точь снежные люди.
Но ему никто ничего не ответил.
Погодя немного, он вышел во двор.
Хотел ударить сапогом собаку, которая подошла к нему и обнюхала, но мигом озарила мысль, что перед ним не аульский лохбай, а сторожевой пес, который не только тяпнуть, но и загрызть может. Попятился и вернулся в кош. Сказал старшему чабану:
— Эй, Керим! Овцы все равно сдохнут, давай лучше режь одну. Сделай шашлык, а часть поставь варить, чтобы была горячая шорпа[14]
. Люди у тебя голодные сидят.— Возьми лепешку, налей айрана — это лучшая еда для чабана. Нам ничего другого не надо, — миролюбиво ответил тот.
— Если вам не нужно, то мне нужно! Я не хочу от вашей холодной жратвы наживать себе язву желудка.
— Клянусь, ничего с тобой не случится, если ты проведешь ночь, как и все мы, как провожу тут я десять лет подряд.
— Клянусь, Керим, — использовал его же любимое словечко Азрет, — смотрю, ты начал болтать много лишнего. Оставь свой доп-доп[15]
и делай то, что я приказал. И пошли кого-нибудь из ребят в село, пусть притащат пару бутылок водки.— В такую погоду, в темноте туда никто не сможет проехать. Да и к спеху ли? Дождись утра.
— Нет, пошли сейчас. Я тебе приказываю!
— Клянусь, Азрет, неправильно поступаешь. У тебя нет никакой жалости ни к людям, ни к животным.
— Это не твое дело.
— Напиши распоряжение, иначе не буду резать.
— Ты это брось! Смотри-ка, распоряжение ему еще надо. Письменное. Ты что, моему слову не доверяешь? Режь! Спишем актом. Это в моей власти.
— Без распоряжения не буду резать.
— Ну, тогда без тебя будем резать, — зло сказал Азрет и обратился к Езю, своему ровеснику: — Иди, поймай барашка.
Но все четверо чабанов, будто сговорившись, вышли из коша.
— Чтоб вы от чумы околели! Чтоб вас всех похоронили со свиньями! — задыхаясь от ярости, кричал Азрет.
В ту ночь чабаны не вернулись в кош. Встретили зарю в кошаре.
Рано утром Азрет уехал в аул на лошади Керима, ни словом не обмолвившись с чабанами.
Старый Керим стоял у кошары и смотрел вслед уезжавшему Азрету. Сегодня туман поднялся высоко, но солнце еще не открылось, — и долго было видно, как их заведующий медленно пробирается по глубокому снегу, иногда останавливается, давая, должно быть, передых лошади, которая по брюхо увязает в снегу, а со стороны кажется, будто Азрет то и дело натягивает уздечку, раздумывая, ехать дальше или вернуться.
«Лучше бы ты никогда не возвращался сюда», — подумал старый чабан. Овчарка, крупная, похожая в своей поджарости на волка, присела у ног Керима, навострив уши и устремив взгляд в сторону удаляющегося всадника, всем своим видом выказывая готовность броситься вдогонку и наделать переполох.