Тамада

Истаял снег в самых низинных местах, и настала солнечная теплынь — земля задышала свободно и жадно, по утрам и на закате парится теплыми туманами. Большая Поляна стала похожа на разбуженный муравейник. На солнечных склонах готовятся к севу: жгут костры из сухостоя — очищают поля; точно жуки ползают тракторы, оставляя за собой черные борозды; тянутся по дорогам, ведущим к бригадным станам, воловьи и конные упряжки.

Горячие дни настали для агронома Ибрахима: с утра до ночи не слезает с лошади, повсюду надо успеть — посмотреть семена, проверить глубину вспашки. В эгу пору ложится на плечи тяжелый груз — ты в ответе за будущий урожай. В ответе перед своей совестью и перед сотнями людей. И порой так намотаешься за день, что кажется, еще минута — и усталость тяжелым сном сморит тебя в седле, но приходит словно второе дыхание, и снова берешь себя в руки и гонишь лошадь к дальним загонам. Кажется, весь ты пропах земляным духом и конским потом и до веку будешь так пахнуть — настолько липок и силен этот запах.

Во многих бригадах уже раскрыты картофельные бурты, сортируют, сушат. Не во всех буртах картошка выдержала зиму, в иных много гнилья. Сколько пропало картофеля! А почему? Да потому, что бурты на зиму плохо укрыли. Казалось бы, нехитрое дело — укрыть бурт, но, как говорится, нет села без нерадивого.

Ибрахим лишь грустно покачивает головой, глядя, как потрошат бурты в третьей бригаде, распространяющие влажный запах картофельной прели.

Не первая это страда для Ибрахима, много их было, и каждая не похожа на другую, а нынешняя в особенности. Встречал ее Ибрахим не в чужой стороне, а в родном ауле. Не оберешься стыда, случись что не так по твоей вине. Да и председатель такая, что поневоле выложишь всего себя, дабы в грязь лицом не ударить. Легко с ней работать. Сколько в ней уверенности, причем — заразительной... Конечно, она права: главное сейчас — ввести твердую оплату трудодней. Пусть сперва не деньгами, а зерном и сеном, овощами и мясом... Удастся ли? Должно удаться. Хороший, слаженный коллектив она вокруг себя сколачивает...

Думая о Жамилят, никак не ожидал, что увидит ее на проселке. Тоже верхом, она поднималась снизу, из аула. Еще издали приветливо помахала ему рукой. Узнала! И когда съехались, спросила:

— Что нового наверху во второй бригаде?

— В обеих траншеях картошка померзла.

— Плохо. Что же будем сажать?

— Надо посмотреть, как она перезимовала у других, если благополучно, перераспределим семена. А если и там одна гниль, тогда... — Ибрахим замялся, не найдя, что сказать.

— Что же ты можешь предложить, товарищ агроном? Как нам вылезать из этой ситуации? Просить помощь у района надоело. Повсюду от нас только и слышат: дайте того, дайте этого...

— Это так, — вздохнул Ибрахим. — Слушай, Жами, а если... если пустить негодную для посадки картошку на крахмал? Его ведь продать можно. А на вырученные деньги купить семенную картошку.

— На крахмал? Верная мысль! Да, да, верная. Интересно, сколько получится крахмала?

— Вскроют все бурты, тогда видно будет, но я думаю, хватит с лихвой.

— Спасибо за добрый совет, Ибрахим. Лучшего выхода, по-моему, у нас нет.

— Не стоит благодарности, ведь картофель — и моя забота.

Поехали бок о бок к полям. Солнце в зените, настало время обедать. Издали видно, как один за другим останавливаются тракторы, трактористы выпрыгивают из машин и спешат к полевому стану.

Но когда подъехали к стану, увидели: печка не дымится, длинный, похожий на базарный прилавок, дощатый стол пуст, а трактористы — кто лежит на соломе, кто покуривает на завалинке. И лица у всех хмурые.

— Как дела, ребята? — спросил Ибрахим.

— Горючее кончилось, — неохотно ответил один, с чумазым, перепачканным соляркой и пылью лицом.

— Как кончилось? — не поняла Жамилят, слезая с лошади.

Чумазый засмеялся, кивнул на трактор, стоявший неподалеку:

— Не у него, а у нас горючее кончилось, — и похлопал себя по животу.

— Повариха вчера домой уехала и не вернулась, — сказал, подходя, другой, уже умывшийся, с мокрыми приглаженными волосами. — Со вчерашнего дня не ели.

— Со вчерашнего? Не ели? — удивилась Жамилят.

Подошел бригадир Мухажир Асланов — широкоплечий, лет тридцати, в солдатской гимнастерке, в черной кепке, надетой козырьком назад.

— Так точно, товарищ председатель! — Он шутливо встал навытяжку и козырнул по-армейски. — Не жрамши со вчерашнего дня. Все время надеялись: вот-вот она явится. Поэтому и домой не сходили.

— Но ведь это далеко — домой. Туда да обратно — три часа ходу.

— А без горючего мы не работники. Лежим, покуриваем, думаем, как быть. То ли домой идти, то ли ее ждать. — Продукты какие-нибудь есть?

— На кухне... — Бригадир кивнул в сторону кухни. — Кукурузная мука, пшено, жидкий айран, соль, масла немножко топленого...

— Богато живете! — усмехнулась Жамилят.

— Что же вы сами-то не приготовите? — вмешался Ибрахим. — Странное дело, шестеро здоровых мужиков страдают от голода, когда на кухне съестные припасы.

— А кому охота за поварское дело браться, — ответил бригадир. — Есть повариха, пусть она и готовит.