Тамада

Прошло десять, двадцать минут, но на ее лице не было и тени усталости. Молодайки приноравливались состязаться с ней. Но куда там! — отставали. Ибрахим копнил слева и невольно любовался ее работой, резкими и расчетливыми взмахами вил: сразу видно, что в молодости не чуралась работы и сельский труд ей не в новинку. Когда и где она успела так загореть? До черноты! Вспомнил ее взрослую дочь. Нет, не скажешь, что Жамилят тридцать девять, — телом, статью своей она выглядит куда моложе.

Но вот сестры-двойняшки обошли Жамилят. Идут ровно, бок о бок, не выдавая спешки, — обе в пестрых свободных платьях, головы повязаны белыми бумажными платками. Ладно работают! Лица у них раскраснелись. Краешком глаза следят за Жамилят, своей соперницей в работе.

Ибрахим вспомнил, что одна из них незамужняя, другую муж бросил, уехал куда-то на рыбный промысел в Мурманск и там, говорили, женился второй раз, но снова разошелся, вернулся в Большую Поляну, хотел наладить прежнюю семью, но жена его не приняла — из-за гордости. В ауле она слыла одной из первых красавиц. Лет ей было немногим за двадцать. И Ибрахим невольно залюбовался ею — стройна, как тополь, и в каждом движении сила и грация.

Когда вышли к концу гона, сестры решили присесть и отдохнуть.

Разведенная красавица — ее звали Фердау — повела чернооким взором на Ибрахима и запросто, как старого знакомого, доверительно спросила:

— Устали? Тяжело с непривычки. Давайте я помогу.

— Не нужно, — смутился Ибрахим. — Доработаю сам.

Женщина уселась на батан, и он чувствовал на себе ее взгляд.

— А вы сильный, — вдруг сказала она, кусая травинку.

— Когда-то был. А теперь годы не те.

— Так уж и много! — Она рассмеялась.

В это время дошла свой гон и Жамилят. Несколько раз перегнулась назад, расправляя спину. Почему-то недовольно взглянула на сестер, конечно, не за то, что те так быстро прошли, а за тары-бары, с которыми приставали к работающему человеку.

— Утомились?

— Надо же отдохнуть, — вызывающе ответила сидящая на батане Фердау.

Жамилят подошла к Ибрахиму.

— Рубашку бы тебе надо снять. Ее от пота хоть выжимай. Возьми мой платок, вытри лицо.

Девушки, поглядывая на них, о чем-то тихо заговорили. Послышался сдавленный смешок. Жамилят снова строго посмотрела на них.

— Отдохнули?

Те поднялись.

— А теперь возьмемся за другие валки и пойдем в обратную сторону. Пока дойдем до конца, будет перерыв на обед. Ибрахим, ты повяжи этот платок на голову. Солнце вон как палит! — Она подошла к нему и помогла повязать платок. — А молодицы сноровистые, — кивнула она в сторону сестер, которые уже начали сметывать валки. — Еле-еле угналась за ними.

Незаметно приспело время обеда.

Посреди поля соорудили подобие стола, настелили разнонерстных покрывал, на них поставили тарелки с мясом и хлебом.

Жамилят пристроилась среди женщин, но старики попросили ее пересесть поближе к ним.

— Алисолтан, сегодня я не председатель, а простая сгребальщица сена, — смеясь, ответила Жамилят.

Алисолтан торжественно поднялся со своего места, и все смолкли.

— Хотя в руках у меня нет гоппана с бузой или стакана с горькой, — начал он под сочувственные смешки и чей-то голос, мол, не мешало бы и этого, — я хочу от имени всех, кто здесь присутствует, произнести алгыш[25]. Я посвящаю свой алгыш Жамилят. Она сегодня тут, среди нас, она вместе с нами убирала сено, не чураясь черной работы, сидит она с нами за одним столом... Спасибо тебе, дочка, — поклонился ей старик, — ты сегодня в кои-то веки собрала нас на изеу, и даже сверстников моих пригласила. И мы с радостью пришли сюда, потому что верим в твое справедливое слово. Прошлой зимой люди дали немало колхозу сена взаймы, а долг никогда не забывается, так велось у наших предков. Мы верим, что не за дальними горами то время, когда колхоз наш станет зажиточным, много у нас будет и скота, и хлеба. А вот это мясо, которое стоит на столе, пусть будет залогом на-шего благополучия. — Он взял бедренную кость, отделил мясо и самую сочную часть протянул Жамилят.

А ей хотелось сказать этим людям много приятных и добрых слов, но накатывающие волны радости мешали говорить. Да и нужно ли добавлять что-либо к тому, о чем так хорошо сказал старый Алисолтан?

И мясо и шорпа были отменно вкусными на свежем воздухе.

И снова — за работу.

Миловидная хрупкая девушка несмело запела песню, и ее подхватили другие:

Эй, друзья, кончай обедать
И скорей за дело,
Чтобы поле, словно улей,
Снова загудело.

Ведь пока вы предавались

Дреме да беседе,
Не теряли даром время
Хитрые соседи[26].