Тамада

— Должно быть, так оно и есть... — щурясь от удовольствия, поддакивали старики и выжидательно смотрели на Жамилят: когда же она наконец скажет, зачем пришла, ведь явилась она сюда вовсе не для того, чтобы вести этот легковесный хабар. Жамилят тоже выжидала: «Почему не спросят, зачем я тут? Может, сделать вид, что я ухожу? Глядишь — у них и проявится интерес к моему приходу?»

Так она и сделала. Пожелала старикам спокойной и мудрой беседы, повернулась, будто намереваясь уйти.

Тогда со своего места — с плоского, похожего на трон камня, привстал Солтанбек:

— Жамилят, у тебя к нам какое-то дело? Мы, старичье, выживающее из ума, не дошли до мысли спросить, зачем ты пришла к нам. Если есть дело, то скажи.

— Да, хотела я поговорить с вами о деле, но потом подумала: стоит ли? Зачем затруднять вас на старости лет.

Ныгыш загалдел:

— Говори, дочка, какое дело?

— Поможем. Не такие уж мы трухлявые.

Снова заговорил Солтанбек:

— Жамилят, не думай, будто мы не прослышаны о твоей работе, — дни напролет нет тебе отдыха, ночей недосыпаешь — прямо скажем, света белого не видишь. Знаем мы все... И о том, что слово свое держишь крепко, — тоже знаем. Говори без утайки — поможем, хоть и силенок у нас — не то что лет сорок назад.

— Говори! Говори! — послышались голоса.

Жамилят улыбнулась. Нет, не зря пришла сюда. Ведь ныгыш — большая сила в ауле, влияние его нельзя сбрасывать со счетов.

Разве не отсюда, с ныгыша, пошла дурная молва о бывшем председателе Бибоеве. Ведь историю с хичином отец услышал тут. Здесь же осуждали Али за грубость, за неумение ладить с людьми, а только командовать. И старые люди правильно отметили его манеру говорить — «точно нагайкой хлещет...». Нет, не зря она оказалась тут. А теперь вот можно заговорить и о деле, ради которого пришла.

И она заговорила. Близится сенокос. Рабочих рук мало. Не смогли бы старики, вспомнив молодость, взяться за косы? Непосильной работы от них никто не требует, пусть каждый косит сколько сможет.

Старики молча переглянулись.

— Ну, так что, уважаемые, — заговорил Солтанбек. — На добро всегда следует отвечать добром, а на заботу — заботой. Так ведь я говорю? — обратился он к ныгышу. — Тряхнем стариной?

Поддержал его другой седобородый старик, которого Жамилят не знала.

— Так вот, дочка, если есть в колхозе какая работа, которая по нашим стариковским плечам, мы готовы.

— Спасибо, — сказала Жамилят, волнуясь. Прижала обе ладони к груди, выражая свою благодарность. — От всего колхоза огромное вам спасибо.

Снова заговорил Солтанбек:

— Слышали мы хабар, будто на районном совещании тебя сильно ругали. Мы были опечалены этим известием. Скажи нам, за что же тебя ругали?

Да, ничего не скроешь от ныгыша. Совещание состоялось вчера вечером, а тут уже знают о том, что Амин Гитчеев наговорил много нелестных слов в ее адрес. Вспомнив его нудный голос, подумала: «Пригласить бы его сюда, на ныгыш!» И сказала:

— Точно, ругали. Говорят, это помогает работать.

— Ругань ругани — рознь. Пусть не обижают зазря.

— Да нет, не обидели. Ругали в общем-то за дело: что мы несвоевременно очищаем поля от сорняков, что упустили лучшие сроки уборки сена, что мало людей выходит на сенокос. Ведь правильно говорили?

— Если так, то, видимо, ругали не зря. Но не только тебя надо было ругать, но и град, который свалился на нас по воле аллаха и из-за которого перепахивать пришлось.

Попрощавшись со стариками, Жамилят поспешила к правлению, чувствуя, что провожают ее десятки любопытных глаз.

Ныгыш примолк. И, видимо уразумев, что другие хабары уже не дадут всходов, старики группками поплелись по домам, в густеющую темноту вечера.

2

Изеу — так издревле в наших краях называют всеобщую помощь односельчан. Дом ли новый ставят — весь аул собирается на изеу, в старину вдовам сеять и убирать урожай приходили соседи на изеу, а теперь уборку сена, когда на сенокос выходят почти всем аулом, тоже по традиции называют изеу.

Накануне изеу много выпало хлопот на долю Харуна: составлял сенокосные бригады, отводил для них участки, а поскольку этот воскресник должен был начаться чуть свет, а закончиться на вечерней заре, то нужно было подумать, как и напоить-накормить косцов. А народу обещало собраться много: старики и школьники, рабочие с окрестных предприятий и служащие из райцентра, поговаривали, будто приедут студенты из города. По случаю изеу зарезали шесть овец и двух бычков.

Готовя изеу, Харун не чуял под собой ног — летал, как на крыльях, из одного конца аула в другой. Всюду надо было успеть распорядиться, проверить воочию, как идут дела, чтобы не вышло никакой оплошки.

Уже поздно вечером Харун заглянул в правление. Жамилят была там.

— Все в порядке? — спросила. — Все готово к изеу?

— Так точно, товарищ председатель, — по-армейски козырнул он.

— Я в этом была уверена, — Жамилят улыбнулась. Взглянула на часы. — Вечер поздний. Давай по домам. Завтра вставать чуть свет.

Но в это время зазвонил телефон. Жамилят сняла трубку. На лицо легла тень заботы.