Тамара и Давид

— Не стоит перечислять всех желающих искать руки нашей августейшей царицы. Нам надлежит руководствоваться двумя соображениями при выборе будущего государя. Первое, чтобы он был одинаковой с нами веры, человек послушного и доброго нрава, а также принадлежал бы к сильному царству, способному оказать помощь Иверии своим воинством. Я знаю сына русского повелителя Андрея, великого царя, которому повиновались триста царей. По смерти отца сын его, князь Юрий, был изгнан, преследуемый своим дядей Всеволодом, он удалился в чужие страны. Мы направим к нему посольство и попросим пожаловать в нашу столицу в надежде, что сей князь будет достойным преемником царя Георгия III и успокоит наши сердца. По своему родству и происхождению он ничуть не ниже западных королей, а мудрость нашей царицы еще больше возвеличит его и укрепит связи с русской землей, по обширности своей превосходящей все европейские царства.

Слова Абуласана не были никем прерваны, так как и сторонники, и противники его намерений поняли, что русский князь намечен аристократией в будущие цари Иверии, что это — хитро сплетенная интрига, противоборствовать которой больше нельзя словесной шумихой, да еще в патриаршьих покоях, где Микель весьма быстро привел бы всех непослушных к послушанию, угрожая им суровым церковным наказанием. Наступило безмолвие, изредка нарушаемое глубокими и продолжительными вздохами. Вслед за этим, к удивлению Абуласана, ожидавшего споров и раздражений, витязи внезапно и поспешно стали покидать покои, не изъявляя желания вступить с ним в пререкания или каким-либо иным способом выражать свое недовольство. Когда недовольные удалились, Абуласан обратился с просьбой к Русудан, чтобы она довела до сведения царицы о желании подданных сочетать ее с русским князем, а также повлияла бы на свою царственную племянницу и заручилась ее согласием. Русудан поклоном подтвердила, что она берет на себя обязанность выполнить это трудное поручение, но, немного подумав, сказала:

— Не нам указывать свою волю царице. Вам известно, что у нее есть избранник сердца, от которого она никогда не отступится.

Абуласан оставил без ответа замечание Русудан, предоставляя действовать в подобных затруднительных случаях патриарху, тем более, что Чиабер выжидательно молчал, не проявляя ни одобрения, ни порицания тому, что происходило на Совете. Но Микель, не задумавшись, ответил:

— Как послушная дщерь церкви царица не может выйти замуж за человека, который запятнал себя тяжким грехом перед церковью. Властью, данной нам свыше, мы не разрешим ее брака.

Чиабер молча отошел, думая про себя, что патриарх был несправедлив и что в отношении царицы он должен был соблюдать известное уважение и почтение и так грубо не посягать на ее свободу.

— Не нам, праху царей, входить во внутреннюю жизнь нашей державной царицы, — промолвил Чиабер, — ибо для нас превыше всего то, что ведет к ее благу, а не измышления и желания подданных, которые иногда накладывают тяжелые бремена, коих и сами понести не смогут.

Возражение Чиабера крайне не понравилось Микелю, который не терпел противоречий, находя свои постановления единственно правильными, разумными и определяющими поведение членов общества.

— Не наша ли великая царица заповедала нам блюсти добродетель и изгонять нечестивых?! — произнес он в запальчивости и в раздражении, — и не нам ли она говорила: «Покажите пример строгости надо мною», а теперь, когда в нашем царстве готово свершиться беззаконие, мы, облеченные силою свыше, должны молчаливо взирать, как строптивые и нечестивые укореняют здесь свое владычество?! С прискорбием мы должны напомнить некоторым заблудшим чадам, что царь Георгий III одержал победу над законным наследником Демной и остался на троне благодаря войску и предательству изменников, а церковь никогда не благословляла попрания прав престолонаследия, освященного древностью и обычаями предков.

Резкое напоминание патриарха о царевиче Демне, память о котором всегда тревожила Чиабера, произвело на министра удручающее впечатление, заставляя раскаиваться в том, что он выступил в защиту царицы и ее любви к царевичу Сослану. Хорошо зная крутой нрав Микеля, Чиабер тотчас же положил в сердце своем никогда больше не вступаться в происходившую распрю при дворе, так как ни тайно, ни явно, по многим соображениям, он не мог сочувствовать воцарению опального царевича, с которым у него были связаны самые мрачные воспоминания в жизни. Слова патриарха Микеля окончательно отрезвили Чиабера и с охлажденным умом, но с приятным и покорным выражением лица он подошел к патриарху под благословение.

— Вы призваны, святой отец, руководить нашими душами, — почтительно промолвил он. — Обличайте нас, когда мы говорим неправду, и наставляйте нас на путь истины и покаяния. Вы действуйте словом, а я буду действовать дозором. Будем совместно поддерживать правые начала и радеть о благосостоянии и величии нашего царства.

Покорная речь Чиабера смягчила гневное сердце патриарха, он благословил его и многозначительно произнес: