Тамара и Давид

Витязь подошел к царскому месту в сопровождении двух рыцарей, которые следили за каждым его движением и зорко наблюдали за всеми находившимися в храме сановниками. Присутствующие сразу разделились на две группы, резко отличные между собою. Надутые высокомерием князья, придворные и военачальники отнеслись крайне неодобрительно к появлению витязя и метали в него взгляды, исполненные страха и ненависти. В противоположность им, молодые рыцари, служилые дворяне и выдвинувшиеся за свои заслуги представители простых сословий с большим оживлением встретили необычного пришельца и старались оказать внимание. Заметив недовольство сановников, внезапное исчезновение Абуласана и поднятую им тревогу в алтаре, они забыли про богослужение и с живейшим интересом перешептывались между собою, обсуждая последние новости при дворе. Между ними быстро разнеслась весть, что появившийся в храме молодой витязь был овсский царевич Сослан, который с детства воспитывался вместе с царицей Тамарой во дворце ее отца, Георгия III, и считался его приемным сыном. Многие тотчас же припомнили, что несколько лет тому назад он был по настоянию патриарха и его сторонников изгнан из Иверии, и теперь неожиданно вернулся в столицу, и открыто появился в храме.

Сослан и Тамара с детства любили друг друга, но патриарх под влиянием крупных владетельных князей преднамеренно разлучил их, очевидно, боясь, что этот брак положит конец их господству при дворе и усилит власть царицы. Возвращение опального царевича тем более возбуждало и горячило всех, что никто не знал, сделал ли он это с соизволения патриарха или самовольно вернулся из изгнания? И никто не мог догадаться, как отнесется к нему Микель и на чью сторону станут приближенные царицы. Но общее недоумение вскоре разрешилось. Патриарх вышел на амвон, окидывая суровым взглядом всех присутствующих, затем резко повернулся и ушел в алтарь, явно показывая, что он крайне возмущен появлением опального царевича в храме. Микель заторопился с окончанием службы и, вместо того, чтобы, по заведенному исстари обычаю, совершить торжественный молебен перед иконой Спаса, он вдруг, к удивлению всех, нарушил это правило, сразу вышел с крестом на амвон и прочитал отпустительную молитву.

Царицу не смутило поведение патриарха, хотя она и видела, что Микель едва сохранял хладнокровие и благопристойность, как всегда, не спеша сошла с возвышения и вместе с Русудан направилась к амвону, чтобы приложиться к кресту и получить благословение патриарха. Едва она сошла с возвышения, как царевич двинулся вперед, и в тот момент произошло нечто странное и неожиданное, еще более усилившее общее волнение и замешательство. Царица пропустила впереди себя Русудан, и как только та приложилась и отошла в сторону, рядом с царицей оказался царевич Сослан и вместе с ней подошел к патриарху под благословение. Все сразу поняли, что если патриарх благословит их при всех, то это будет означать, что он изъявил свое согласие на их брак и готов примириться с опальным царевичем. Хотя Микель и был застигнут врасплох, но он тотчас же разгадал тайный умысел царицы и ее намерение всенародно помирить его с Сосланом и, прежде чем кто-либо мог опомниться, спешно благословил одну царицу, затем круто повернулся, не подпустив никого к кресту, ушел в алтарь и закрыл царские врата.

В храме поднялся шум. Сторонники Тамары громко выражали свое возмущение резкой выходкой патриарха, но шум и общее замешательство поднялись с еще большей силой, когда царевич Сослан, покинув Тамару, вдруг быстро вошел на амвон и боковой дверью прошел в алтарь. Возле царицы остановились молодые рыцари, сопровождавшие Сослана. Один из них попросил разрешения последовать за царевичем в алтарь, но царица сделала знак рукой, отклоняя его намерение, и отойдя направо, поднялась на клирос, чтобы приложиться к иконе Спаса. Видно было, что она не хотела ни перед кем обнаруживать своего волнения от нанесенного ей оскорбления, так как хорошо понимала, что патриарх сейчас мог причинить непоправимое зло человеку, обреченному на несправедливые притеснения и гонения. Эта мысль сильно угнетала Тамару, но она сохранила твердость духа, помня, что там, в алтаре, решался вопрос не только ее личной судьбы, но мира и спокойствия в государстве.

Она долго стояла перед иконой Спаса, всматриваясь в темный лик, как бы моля о пощаде; глубокая тишина воцарилась в храме, и никто не осмеливался нарушить безмолвие, с трепетом ожидая исхода встречи царевича с патриархом. Простые сердца были растроганы скорбью царицы, которая владела обширным государством, но оказалась в плену у недоброжелателей и не могла распоряжаться своей жизнью. Но сочувствие и горесть они не могли ничем выразить ей, кроме почтительного молчания, так как опасались озлобить всесильного патриарха и настроить его на крутые и жестокие решения и поступки.