Тамара и Давид

Всем было известно, что молодая повелительница Иверии была очень щедра, любила оделять милостыней всех нуждающихся, не останавливаясь ни перед какими расходами при оказании помощи бедным, особенно вдовам и сиротам. Все были уверены, что по случаю храмового праздника царица отпустила из своей казны большие средства для раздачи неимущим, поэтому скопление народа близ храма все увеличивалось.

В самом храме, переполненном блестящим иверским обществом, молодыми рыцарями, составляющими свиту царицы, вельможами и сановниками, было тесно и душно.

Направо, на возвышении, где находилось царское место, стояла царица Тамара, по левую руку от нее — пожилая женщина, державшаяся с большой гордостью и важностью, как подобало особе царской фамилии. То была Русудан — родная сестра царя Георгия III, воспитательница и наставница Тамары, которая стояла у кормила государственной власти и оказывала большое влияние на свою племянницу. К этим двум женщинам, различным по возрасту и положению, было приковано всеобщее внимание. Мысли присутствующих были заняты не столько торжественным богослужением, сколько наблюдением за каждым движением царицы и выражением лица Русудан, слывшей весьма умной и образованной женщиной, притом отличавшейся большой находчивостью и дальновидностью.

Невдалеке от Русудан стоял мандатурт-ухуцес — министр внутренних дел — Чиабер, державший в руке золотой посох, пожалованный ему царицей в знак милости и особого расположения. Он был невысокого роста, некрасивой наружности, но с очень умными наблюдательными карими глазами. На лице его застыло выражение почтительного внимания ко всем, с кем он разговаривал, были то люди высшего сословия или его подчиненные, и в то же время в глазах его ни на минуту не исчезала подозрительная недоверчивость, с какой он встречал и провожал каждого человека. И теперь, находясь в храме, Чиабер неотступно следил за всеми, ничто не ускользало от его внимания: ни тихое перешептывание витязей, ни частое переглядывание сановников, ни передвижение с одного места на другое именитых князей, из коих одни стремились попасть ближе к алтарю и выказать свою преданность патриарху, другие, напротив, старались быть рядом с царицей и ждали от нее милости и одобрения.

Чиабер поглядывал и на амвон, где часто появлялась внушительная фигура патриарха, бросавшего при каждом своем выходе пристальные взгляды в сторону царицы. Чиабер, привыкший мгновенно угадывать расположение духа патриарха и применяться к его настроению, понял, что этот второй царь Иверии был чем-то сильно раздосадован и расстроен и не мог скрыть своего недовольства. Чиабер знал, что молодая царица стремилась освободиться от неприятной опеки патриарха и даже созывала собор, чтобы низвергнуть его с патриаршьего престола и лишить всех должностей, но попытки ее не увенчались успехом, и влияние Микеля еще больше усилилось среди придворной аристократии.

Заметив сильное раздражение патриарха, Чиабер сделался озабоченным и обменялся взглядами с Русудан, давая понять ей, что он бессилен бороться с Микелем и не имеет в своем распоряжении средств, которые бы могли заставить патриарха более почтительно относиться к царице. Чиабер привык к дворцовым интригам, умело сглаживал недовольство высокомерных князей, но сейчас он знал, что при дворе назревали большие события, могущие близко коснуться самой царицы и потрясти страну смутой и раздорами.

Находясь в тревоге, он не мог отвести глаз от стоявшего впереди царского визиря Абуласана, самого опасного и коварного противника молодой царицы. Хотя Абуласан и был осыпан царскими милостями, однако действовал всегда заодно с патриархом и часто подстрекал его на различные неприятные выступления против царицы. Он стоял во главе старой родовитой аристократии и поддерживал ее стремление усилить свою власть и раздробить Иверию на отдельные мелкие княжества, где они могли бы жить и править, как царьки, ни в чем не покоряясь царской власти. Чиабер, добившийся высокого сана при Тамаре своими личными заслугами, не мог быть защитником родовитой знати, но в то же время он остерегался открыто противиться могущественным князьям и потому не был к ним особенно строг и взыскателен.

Абуласан стоял возле самого амвона, статный, осанистый, соблюдая важность и степенность в движениях и стремясь показать всем, что он, как величали его, амир над амирами, является первым сановником в государстве. Патриарх Микель при каждом своем выходе на амвон обменивался с ним сочувственными взглядами, без стеснения показывая всем, что они единомышленники, совместно устанавливали порядок жизни в стране и подчиняли своему влиянию не только народ, но и царицу.