Тамбера

— Что? Что ты сказал? — угрожающе крикнул Визано. — Ты посмел назвать меня Самбаром?

Он отпустил девочку и бросился с кулаками на Тамберу.

— Эй, эй! — закричал парень с мотыгой. Он был уже в двух шагах от места ссоры. — Это еще что такое?

Визано вздрогнул и опустил руки.

— Он не велит мне дружить с Ваделой, брат Кависта, — сказал Тамбера.

— Почему?

— Потому что Вадела его сестра.

— Сестра?

— Да.

— И ты его послушался?

Тамбера ничего не ответил.

— Не лезь не в свое дело, Кависта, — буркнул Визано.

— Нет, ты скажи, кто позволил тебе называть Ваделу сестрой? — спросил Кависта, встав между Тамберой и Визано. — Твоя мать, которая вырастила тебя, дала тебе имя Самбар. Ты отрекся от этого имени, стал Визано. Значит, ты забыл родную мать. Так как же ты смеешь говорить, что Вадела твоя сестра?

Он повернулся к Тамбере.

— И ты позволяешь ему называть Ваделу сестрой? Ты что, испугался его?

Тамбера не ответил.

— Испугался? — настаивал Кависта.

— Нет.

— А что же руки опустил?

Тамбера опять промолчал.

— Постой, постой, у тебя на лбу, кажется, грязь?! Кто это тебя так разукрасил?

— Визано.

— И ты все терпишь?! А ну-ка, дай ему как следует!

Тамбера бросился было на своего врага, но Визано встретил его сильным ударом в подбородок, и Тамбера упал на землю.

Вадела вскрикнула. Отбросив мотыгу, Кависта схватил хвастливого потомка испанцев за ворот и так ударил его, что тот отлетел в придорожные кусты.

— А вы отправляйтесь домой, — сказал Кависта. — Да побыстрее, пока этот в кустах не очухался.

Что было духу дети бросились к кампунгу. Вадела по дороге растеряла почти весь хворост, собранный в долине.

Наконец они достигли поселка. Встречные окликали их, спрашивали, что случилось, но они, не отвечая, бежали дальше. Тамбера думал сейчас только об одном: он должен немедленно уйти из кампунга куда глаза глядят.

У дома Тамберы они остановились: из окна доносились громкие раздраженные голоса. С трудом переводя дыхание, дети стояли у лестницы, не решаясь подняться в дом.

— …Я не ребенок и не нуждаюсь в советах! Вечно ты вмешиваешься в чужие дела. Поучаешь всех без разбора, будто умнее тебя нет никого на свете, — гремел отец Тамберы.

Чем больше ярости было в его голосе, тем спокойнее отвечал ему отец Ваделы.

— Если я и решаюсь давать тебе советы, то потому только, что считаю это своим долгом… Мой учитель на Яве говорил мне, что самая святая обязанность людей на земле — всегда и во Всем помогать друг другу. И если я могу помочь тебе хотя бы советом…

— А мне не нужны твои советы, Свамин, — перебил его отец Тамберы. — Я достаточно пожил на свете и могу обойтись без них.

— Но послушай, Имбата, когда я советую тебе что-нибудь, я это делаю не из желания поучать…

Имбата рассмеялся.

— А я и не сомневаюсь, — сказал он ядовито. — Мне такое и в голову не могло прийти. Конечно, советы даешь не ты, твоими устами говорит Возвышенный.

— Ты должен понять, Имбата, — все так же невозмутимо продолжал Свамин, — духовного совершенства можно достигнуть только через внутреннее самоочищение, через очищение души. Люди Запада ставят превыше всего разум. Но ведь разум только зеркало души, и не ему надо поклоняться, разум не приносит человеку душевного покоя, а без негр нет и счастья, Имбата.

— Ты опять, я вижу, взялся учить меня! Пора бы понять, что мы с тобой на все смотрим по-разному. Знаешь, к чему должен стремиться человек? К достижению своей цели. Вот к чему. Он должен уметь управлять событиями, подчинять их своей воле. Вот что такое, по-моему, самоочищение.

После не долгого молчания вновь послышался голос отца Ваделы.

— Послушай, Имбата! Как ты думаешь, почему я хочу как можно глубже изучить нашу веру? Я даже ездил на Яву для этого. Почему, вернувшись с Явы, я связал свою жизнь с женщиной, которая была когда-то женой испанца? Все это потому, что я хочу сеять в нашем народе семена истинной веры и прежде всего приобщать к ней тех, кто потянулся к европейцам. Возвышенный помог мне наставить на путь истинный мать Ваделы. Ты помнишь, она умерла спокойно, утешенная святыми словами нашего учения.

— Как же, помню. А теперь ты решил взяться за меня? Тебе не по сердцу моя дружба с англичанином?

— Не совсем так, Имбата. Видишь ли, ты — староста кампунга, тебе дана большая власть, влияние твое велико. И как было бы хорошо, если бы в твоих глазах, Имбата, люди видели отражение твоей очистившейся души, которая есть частица души Возвышенного. Вот что я хотел сказать тебе, и не потому, что я люблю поучать, а потому, что думаю о твоем благе и о благе всех людей…

Дети жадно ловили каждое слово. Они немного успокоились: невозмутимый голос отца Ваделы внушал им надежду, что два человека там, наверху, придут к примирению. Вадела в немой мольбе подняла глаза к небу: как ей хотелось, чтобы слова отца дошли до сердца дяди Имбаты. Ее отец был противником всякой вражды. Где только мог, он восстанавливал мир, звал людей к согласию. И сейчас, слушая их спор с Имбатой, Вадела надеялась, что отец не даст разгореться ссоре. Она верила, что дядя Имбата внемлет увещеваниям отца.