Тамерлан

– Почтеннейшие потомки Мухаммеда и премудрые толкователи священной книги Корана! – повернувшись вправо, поклонился Тамерлан в сторону сидящих там сеидов и улемов. – Доблестные багатуры, военачальники, эмиры и князья, темники и минбаши, юзбаши и унбаши, и ты, командующий всеми моими кушунами! – Взгляд Тамерлана повернулся налево, потеплел и, словно четки, перебрал по зернышку каждое из дорогих ему лиц – Джеханшах, Аллахдад, Шах-Малик, Али-Султан-Таваджи, Шал-Арслан, Шейх-Мухаммед Ику-Тимур, Сунджик, Нураддин, Окбуга, Гийясаддин-Тархан… Дальше он уже не мог разглядеть и устремил взор свой напрямик, где сидели визири под председательством главы великого дивана, назначенного сразу после казни Хуссейна Абу Ахмада. – И вы, мои визири, собравшиеся под крылом многомудрого Шир-Буги Барласа! Я, великий эмир, Султан-Джамшид, Тимур-гураган, наиб, посланный Аллахом, чтобы спасти человечество от духовной гибели, созвал вас всех на великий курултай, дабы объявить вам мою длинную волю, устремившуюся к покорению новых бескрайних земель и бесчисленных народов, пребывающих во мраке язычества и идолопоклонства. За моей спиной сидит мое грозное племя, мои крылатые тимуриды, мои внуки, уже достигшие славы или трепещущие в ожидании ее. Пир-Мухаммед, сын Джехангира, наместник Индии, поддерживает мою левую руку. Другой Пир-Мухаммед, сын Омаршейха, исправивший ошибки молодости в битвах с Баязетом, поддерживает мою правую руку. Наихрабрейший Халиль-Султан, сын Мираншаха, во время индийского похода побеждавший слонов, будучи всего пятнадцати лет от роду, поддерживает мое левое плечо. Любимец мой Улугбек, надежда всех чагатаев и восходящая звезда грядущего похода, поддерживает мое правое плечо, и он – сын Шахрука. Все четыре сына моих, таким образом, воплотились в этих внуках – безвременно усопший Джехангир, погибший Омаршейх, ослепленный безумием Мираншах и Шахрук, предпочитающий славу улема яркой стезе воина. Там, дальше, за моей спиной и другие внуки, готовые идти за мной даже на смерть, – Сулейманшах и Абу-Бекр, Мирахмед и Искендер, Ибрахим-Султан и Омаршейх, я не говорю о малолетних Султан-Мухаммеде, Байсункаре, Суюргатмыше и Мухаммед-Джогее.

Тамерлан продолжал перечислять всех присутствующих, перешел к военачальникам, охарактеризовав каждого и для каждого найдя особенные слова. Говоря свою речь, он некоторое время сгорал от любопытства увидеть лицо Султан-Мухаммеда. Ему казалось, он чувствует у себя на затылке его горячий от обиды взгляд. Еще бы – одиннадцатилетних Улугбека и Ибрахим-Султана дед назвал в числе тех, кто пойдет с ним в поход, а его, восемнадцатилетнего молодца, причислил к малолетним. Понятно, что это наказание за пьянство и прочие бесчинства, но разве можно так опозорить! Да и сам-то дед разве считает пьянство греховным?

«Грех не в пьянстве, а в неумении пить, внучек», – сказал бы Тамерлан нерадивому сыну Мираншаха, если б меж ними произошел этот диалог, но великий эмир и наиб уже не думал о Султан-Мухаммеде, продолжая свою речь на великом курултае. Наконец, перечислив большую часть собравшихся, Тамерлан перешел к главному:

– Все вы прекрасно знаете, что Аллах поставил меня в качестве щита между обиженными и угнетателями, между притеснителями и притесненными, между насильниками и терпящими насилие. Каждому человеку в мире Аллах дал не только обязанности, но и права. Священные права. Право на жизнь, на свободу, на жилище, на семью и на многое другое. Но далеко не везде эти права соблюдаются сильными мира сего. Защищать права человека в мире – это уже не право, а великая обязанность каждого мусульманина. И вот теперь, когда, казалось бы, мир успокоился под надежной защитой нашего правления, издалека, с востока, ко мне потянулись руки угнетенных и обиженных детей Китая. Они ищут помощи от меня – и они ее получат. Чай Цикан, прозванный у нас Тангус-ханом, сын того самого нечестивца Чжу Юаньчжаня, который свергнул власть чингисидов в Китае и переименовал Даду в Бэйпин[98], все больше и больше немилостиво угнетает своих подданных, обрекая их на голодную смерть. Пора пойти и наказать Тангус-хана!

Последнюю фразу он выкрикнул с такой интонацией, что весь курултай огласили крики поддержки и согласия:

– Пора! Пора! На Китай! На Тангус-хана!

Тамерлан дождался, пока голоса стихнут, не взял из рук слуги чашу с кумысом, не испытывая пока желания промочить горло, и с воодушевлением продолжал: