Тамерлан

– Ну что ж, хорошо. Пусть несут мне умыванье и свежую одежду.

И начались тщательные, томительные для Тамерлана приготовления к главному событию года, кульминации празднеств, длящихся вот уже целый месяц. Одевшись и все же коротко помолившись Аллаху, великий завоеватель мира отправился взглянуть на площадь курултая. Там все уже было готово к приему гостей и хозяев. Золотой трон, украшенный изображениями львов, солнц и орлов с распростертыми крыльями, обрамляли пять рядов помостов, установленных наподобие трибун амфитеатра и ступенчато возносящихся вверх за троном. Это были места для внуков, жен, родственников, знатных барласов, сеидов, улемов и багатуров. И весь этот амфитеатр утопал в тени гигантского навеса, выполненного из ковровой ткани и поддерживаемого множеством мощных позолоченных опор в виде колонн и копий. В изощренном узоре этого великого шатра-ковра мелькали бесчисленные изображения птиц, животных, ваз с цветами и змей, которых то и дело можно было спутать с вязью арабских изречений из Корана. Чаще всего, и это быстро подмечалось зорким глазом, попадались изображения оленей, косуль, ланей, джейранов, сайгаков и прочих копытных, на спине у которых сидели, вцепившись когтями в шкуру, а клыками в горло, львы, тигры, леопарды, рыси и длиннохвостые ирбисы.

Супротив трона, на расстоянии двадцати шагов, под точно таким же навесом, только втрое меньшим, был установлен помост для членов великого дивана и начальников областей. Там же должны были сидеть секретари и летописцы. По обе стороны от трона и дивана размещались устланные коврами и подушками помосты для военачальников, послов, судей, ученых лиц, поэтов и прочих интересных людей государства.

Тамерлан остался доволен, сделал лишь пару небольших замечаний и приказал выплатить главному устроителю курултая сотню золотых динаров.

Затем он отправился в слоновник посмотреть, как там раскрашивают слонов в разные цвета для увеселения на сегодняшнем празднике, которым должен был быть увенчан курултай. Ему так понравилось, что он сам поучаствовал – попросил кисть и разрисовал одному из слонов ухо в ярко-зеленый цвет.

Далее Тамерлана перетаскивали на носилках из одного конца орды в другой, всюду он строго все проверял самолично, кого-то поощрял, кого-то наказывал, но в конце концов это ему надоело и, радуясь, что как-то убил время, он велел отнести себя в свой шатер, где немного перекусил и выпил две чаши вина, поиграл в шахматы с мавлоно Алаутдином Каши, который единственный из всех часто выигрывал у замечательного шахматиста. Потом он отдавал распоряжения, как именно нарядить для курултая жен, продиктовал несколько страничек мирзе Искендеру, и «Тамерлан-намэ» дотащилась до эпизода, в котором эмир Хуссейн, прибегнув к ложной клятве на Коране, коварно пытался захватить Тамерлана в плен. Затем он поиграл в нарды с поэтом Кермани, выиграл и предложил еще Ахмаду партию в шахматы, во время которой царь и поэт чуть не поссорились насмерть, когда Тамерлан подловил Кермани на жульничестве – его конь шагнул на лишнюю клетку. Тамерлан вдруг обиделся и раскипятился.

– Ну, не повесишь же ты меня за это, хазрет? – сказал Кермани, которому многое позволялось благодаря особенной манере поведения – остроумной и независимой.

– Отчего же не повешу? Вот возьму и повешу! Я еще никогда не вешал поэтов.

– А коней?

– Коней?..

– Коней ведь ты тоже не вешал, о древо висельников и прибежище всех безголовых, коим головы отсечены твоими лихими ребятами.

– Нет, не вешал, – смягчился Тамерлан.

– Ну, так повесь лучше этого ретивого коня, который настолько охамел в твоем присутствии, что осмелился прыгнуть на лишнюю клетку. – И Ахмад Кермани протянул Тамерлану выточенную из слоновой кости фигурку коня.

– Проклятый стихоплет! – воскликнул Тамерлан. – Твоя наглость непостижимым для меня образом вновь спасла тебя от моего гнева. Эй, мирза Искендер или кто там, дайте-ка мне шнурок.

Мирза Искендер, присутствовавший при этой сцене, подал Тамерлану шнурок, сняв с него ключи от своего письменного ларца.

И великий вешатель, быстро соорудив петлю, просунул в нее голову шахматного коня и затянул узел. Затем, когда казнь совершилась, он протянул шнурок с конем Ахмаду Кермани:

– Приказываю тебе покрыть этого коня позолотой и носить у себя на шее в знак благодарности за то, что он спас тебя от виселицы. А партию можно не продолжать, ибо с потерей коня у твоих белых не остается никаких шансов даже на ничью, поскольку правый фланг рушится бесповоротно. Лучше прочти мне что-нибудь из написанного тобой в последнее время.

Кермани ответил, что в последнее время у него не было вдохновенья, зато один молодой поэт – сравнительно молодой, не достигший еще сорокалетнего возраста – по имени Яхья Лутфи может заинтересовать любого ценителя поэзии своими газелями и фардами[94].

– Ну-ка, прочти мне парочку его фардов и лучшую газель, если помнишь, – попросил Тамерлан.

Ахмад исполнил просьбу, прочел четыре фарда и две газели Лутфи.

– Очень, очень недурно, – оценил царственный любитель стихов. – И что же, много у него написано такого?