- Я хочу сказать: у нас никто такие наконечники не изготавливает… Это так же ясно, как то, что сейчас перед вами сидит и говорит приятель твоего отца Торгая кузнец Гулям… Вот – смотрите, — Гулям подводит Тимура и Сардара к стене, на которой вывешена коллекция стрел, — это – моя работа… Это Абдуллы… Это – Латифа…
- Ни одной похожей?
Гулям отрицательно качает головой. Гости собираются уходить, но Гулям, почесав грудь, знаком останавливает их:
- Попробуйте заглянуть в карасуйские кузницы… Если, конечно, сочтете мой совет полезным.
Гости уходят, Гулям провожает их долгим взглядом… Затем, покачав головой, продолжает работу…
Разумеется, Тимур не мог игнорировать совет кузнеца Гуляма. Сардар побывал в маленьких мастерских далеко за пределами Кеша, беседуя с тамошними мастерами… С одним – этот что-то говорит Сардару, не отрываясь от работы…; со вторым – а этот качает отрицательно головой, перед этим внимательно осмотрев стрелу…; со следующим – этот, прощаясь с Сардаром, тоже отрицательно качает головой…
Тимуру снится странный, в какой-то степени, выдержанный в сюрреалистическом духе сон. Сначала привиделся… мясник, который… почему-то размахивая саблей говорил: “Власть? Вот она! Власть! Власть!...” Тимур поворачивал голову – и перед ним откуда-то возникала знакомая “пирамида” из опаленных бараньих голов… и снова – мясник, который на этот раз держал в руках не саблю, а голову… эмира!... А вокруг стояли… “охотники на газелей”… Тимур просыпается, видит: супружеское ложе… рядом сладко спящую Айджал… Вытирает со лба пот: слава Аллаху, что это был всего – на всего сон… Оставляет ложе и начинает лихорадочно одеваться. Просыпается встревоженная Айджал:
- Что случилось!? Куда в такую рань!?
- К твоему отцу! – бросает уже с порога Тимур.
Дворец эмира в Кеше – архитектурная предтеча в будущем замечательного тимуровского Ак-Сарая («Купол науки и морали»), который и в этом виде впечатляет. Вот Тимур идет по двору, перед ним расступается стража, он ступает вдоль галереи перед ним открывают двери в сад. Под развесистым деревом на деревянной тахте, в окружении розария и слушая пение перепелки за чашечкой чая сидит Абдаллах.
- О, сын мой, добро пожаловать на утренний чай, — приветствует Абдаллах, указывая место рядом с собой.
Тимур усаживается.
- Вы здоровы?
- О, да.
- Здорова ли Айджал?
- Конечно.
- Но на лице у вас написана тревога.
- Отец, — начинает Тимур, но Абдаллах знаком руки просит воздержаться, с умилением прислушиваясь к пению перепелки. Заточенной, как и другие птахи, в ажурные клетки напротив.
- Слышите, она приветствует утро. Вот отчего я люблю это время. Ах, как замечательно! Т-с-с!...
Абдаллах действительно полностью во власти пения перепелки.
- Сейчас ей ответит другая – слушайте…
Через какое-то мгновение откуда-то из глубины сада за розарием доносится пение другой перепелки.
- Слышите? Ах, как прекрасно! Они говорят между собой! На своем языке! Одна здесь, другая там!
Тимур согласно, но на деле маскируя раздражение, кивает головой.
- А розы мои! Знаете откуда они завезены?
- Из Самарканда? – не очень умело подыгрывает Тимур.
- Нет! Нет! Розы из Хоросана – да! Да! Из Хоросана! Предлагаю подойти к ним и вы ощутите их аромат… любви.
Абдаллах подводит к одной из пышных клумб с розами, восторженно, почти шепотом произносит:
- Ощущаете?
- Да.
- Что?
- Запах – вы правы – любви…
- А эти шипы! Не кажется вам, что они. Как доблестные воины, оберегают изящные головки любимых женщин. А теперь, сын мой, я охотно выслушаю: что заставило придти в такой ранний час? Только, пожалуйста говорите… мягче… Не спугните музыку утра…
- Я слышал, что наш высокочтимый отец отцов – да, будет милостив к нему Аллах! – собирается на охоту.
- Да, конечно. В следующем месяце, а что?... Хотя догадываюсь: Хусеин рассказывал об этой… злополучной стреле – разве не так?
- Поражаюсь вашему умению читать чужие мысли: именно об этом я хотел напомнить. И дать совет…
- Совет? Кому? Мне?
- Пусть отложит эмир охоту.
- Но это невозможно.
- Почему?
- Я знаю отца, — нюхая розу, — говорит Абдаллах, — он никогда не отступится от своего решения. И к тому же… эта стрела – бог знает что. Отец знает об этом. Ему стало смешно. Он же терпеть не может… малодушия… и к тому же, как сказано в книгах, в одну реку невозможно войти дважды.
- Это сказал, кажется, греческий мыслитель, — говорит Тимур.
- Похвально, — в это время внимание Абдаллаха захватывает пение перепелки и, немного послушав пение птахи и возвращаясь на свое место, он добавляет: — Хорошо, я попрошу отца – он тебя примет, но ты сам скажешь о своих… тревогах… а сейчас послушаем… посидим рядом…
- О, прекрасно! – едва ли не полушепотом продолжает Абдаллах, отец Хусейна и Айджал.
И снова дворец эмира Казангана. Пышный интерьер помещений в восточном стиле с охраной у дверей. Тимур подходит к дверям.
- Тысячник Тимур сын Торгая, — представляет он себя стражникам.