Тамплиеры

Крестоносцы расположились в Дамиетте, ожидая очередное подкрепление из Европы – армию германского императора Фридриха II Гогенштауфена. В дальнейшем они собирались продолжить поход на Каир. Но в 1222 году прибыл лишь небольшой авангард – отряд герцога Людовика Баварского, состоявший из пятисот рыцарей. Поняв, что больше пополнения не предвидится, Пелагий приказал двигаться в глубь Египта, несмотря на возражения короля Иерусалимского и вождей тамплиеров, которые считали, что сил для такой экспедиции явно недостаточно. Но их доводы не были приняты во внимание, и ополчение двинулось по правому берегу Нила в сторону египетской крепости Мансура. Путь занял ровно неделю. Пока крестоносцы занимали позицию под стенами города, с тыла их обошел отряд аль-Камиля, а путь по реке перекрыла египетская флотилия на озере Манзала. Тем не менее у латинян еще оставалась возможность прорваться назад, но египтяне открыли шлюзы, затопив огромные участки прибрежной суши. Как позднее выразился великий магистр тамплиеров, «они оказались пойманными, как рыба, запутавшаяся в сетях».

Теперь Пелагию, которому грозило навсегда погрузиться с войском в вязкую трясину дельты Нила, не оставалось ничего другого, как согласиться на перемирие. В результате крестоносцы бесславно покинули Дамиетту и отплыли в Акру – вес их жертвы оказались напрасными. Единственным утешением для кардинала Пелагия могло стать возвращение Животворящего Креста, захваченного Саладином при Хыттине. Его брат аль-Камиль согласился вернуть Крест. Однако эту величайшую христианскую реликвию сарацинам так и не удалось отыскать на своих складах.

Вся ответственность за провал 5-го Крестового похода лежала на самоуверенном и тщеславном кардинале Пелагии. Нетерпимый к чужому мнению, этот человек был просто не способен достичь каких-либо успехов в военном деле, поскольку в его стратегических расчетах постоянно доминировал религиозный фанатизм. Все экспедиции крестоносцев, как правило, терпели неудачу именно из-за деспотизма и самоуверенности полководцев. Ричард Львиное Сердце достаточно успешно противостоял Саладину не столько благодаря выдающейся отваге и рыцарской харизме, сколько из-за высокого королевского титула. Хотя Жан де Бриенн тоже был самодержцем, однако его авторитет как короля Иоанна Иерусалимского был слишком непрочен, и он не пользовался уважением не только европейских дворян, но даже палестинских баронов; а духовный статус кардинала Пелагия делал его претензии на военное руководство совершенно безнадежными. Единственным человеком, достойным возглавить освободительную миссию христиан на Ближнем Востоке – в глазах папы, его легатов и всей феодальной знати, – являлся Фридрих II Гогенштауфен, внук Фридриха Барбароссы.

Германский император высадился в Акре 7 сентября 1228 года, решив наконец возглавить крестовый поход – по прошествии пятнадцати лет после принятия креста и данной им клятвы. К тому времени ему исполнилось 36 лет, и он имел репутацию властного и мудрого самодержца. Его отец император Генрих VI скончался, когда Фридриху было всего три года. Вместе с матерью императрицей Констанцией, которая одновременно являлась наследницей норманнского королевства в Сицилии, он переехал в Палермо, где та через год скончалась. По просьбе королевы Констанции юного наследника воспитывали учителя, присланные папой Иннокентием III. У лишенного родительской заботы подростка – под влиянием норманнской, греческой и мусульманской культур, составлявших сложную атмосферу сицилийского королевского двора, – сформировался непредсказуемый, вспыльчивый и весьма утонченный характер. Как писал очевидец, это был «хитрый, жадный, эксцентричный, злобный и раздражительный человек. Но если требовалось проявить свои лучшие качества и предстать в более выгодном свете, он становился собранным, остроумным, приветливым и прилежным». Он неплохо пел и сочинял музыку; говорил на немецком, итальянском, латинском, греческом, французском и арабском языках, был отличным наездником и знатоком соколиной охоты. Хронист описывает его «стройным мужчиной среднего телосложения»; однако редкие рыжие волосы унаследованные от деда Фридриха Барбароссы, и слегка выпученные глаза делали его не слишком привлекательным один мусульманский летописец даже заметил, что «не дал бы за Фридриха и 200 дирхемов, если бы тот продавался на невольничьем рынке».