Восточные авторы, прославляющие мудрость величайшего мусульманского полководца, сравнивали эту битву с днем последнего суда: «Пыль и дым скрыли лик солнца, день превратился в ночь. Редкие вспышки озаряли толпы сражающихся; тогда можно было видеть плотно сомкнутые ряды вооруженных воинов, то недвижных, как скалы, то летящих по равнине, как грозовые тучи по небу. Сыновья рая и порождения пламенеющей преисподней, – живописали они, – разрешили их ужасную распрю; стрелы свистели в воздухе, словно крылья бесчисленных воробьев, сверкали искры, высекаемые от ударов о доспехи и скрещенных сабель, кровь, бьющая из груди воинов, заливала землю, как дождь с небес… <…> Карающий меч правоверных обратил свою мощь против неверных; верующие в Единого Бога попрали верующих в Троицу, привнеся разорение, запустение и разрушение в ряды ничтожных сыновей крещения!»
Струсивший патриарх Ираклий, который должен был нести Святой Крест перед христианским войском, доверил эту священную обязанность епископам Птолемаиды и Лидды. Сие обстоятельство породило множество мрачных предчувствий среди суеверных воинов Христовых. Распространилась весть, что Раймунд Триполитанский, бежал с поля боя со своими сторонниками и перешел на сторону мусульман. Тамплиеры и госпитальеры были окружены, убиты или взяты в плен. Епископ Птолемаиды погиб, епископ Лидды пленен, а Святой Крест, король Иерусалима и великий магистр тамплиеров оказались в руках сарацин.
«Я видел, – рассказывает секретарь и спутник Саладина, который стал свидетелем этой страшной битвы и не мог сдержать жалости к побежденным, – я видел горы и равнины, холмы и низины, усеянные мертвыми телами. Я видел их поверженные и втоптанные в пыль и кровь знамена. Я видел их отсеченные головы и конечности, почерневшие тела, грудами лежащие одно на другом, словно камни. И пришли мне на ум слова Корана: „Неверный скажет: что я, как не прах?“ <…> Я видел тридцать или сорок человек, связанных вместе одной веревкой. Я видел в одном месте под охраной одного мусульманина две сотни этих прославленных воинов, одаренных необычайной силой, которые брели среди других сильнейших; их могучие плечи поникли; они стояли нагие, опустив очи долу, униженные и жалкие… Поверженные неверные были теперь во власти правоверных. Их король и их Крест были захвачены, тот Крест, перед которым они обнажали головы и преклоняли колени; который они возносили и к которому устремляли свои взоры; говорят, что на этом древе был распят Господь, которому они поклоняются. Они украсили его золотом и драгоценными камнями; они несли его впереди своего войска; все они почтительно склонялись перед ним. Защита его была их первым долгом, и тот, кто бежал с поля боя, бросив его в пустыне, никогда не вкусит мира и покоя в душе. Утрата этого Креста была гораздо горестнее для них, чем пленение короля. Ничто не может утешить их в этом несчастье. Он был их Богом; они простирались во прахе перед ним и пели гимны, подъемля его!»[148]
Среди нескольких христианских воинов, которым удалось избежать смерти в этом страшном столкновении, был великий магистр госпитальеров, который вырвался с поля боя и добрался до Аскалона, но скончался от ран на следующий день. Пленных было так много, что не хватало веревок, чтобы связать их, в дело шли шнуры от палаток, но и их было недостаточно. Арабские авторы сообщают, что при виде убитых можно было подумать, что пленных не было, а при виде пленных – что нет убитых.
Как только битва закончилась, Саладин отправился в шатер, где по его приказанию содержались король Иерусалима, великий магистр тамплиеров Рене де Шатильон.
Этот убеленный сединами барон прославился не только необычайной храбростью и военным умением, но и разбоем и из-за этого стал особенно ненавистен благочестивому Саладину. Несмотря на всеобщий запрет и личное обещание Балдуину IV не грабить мусульманских купцов и паломников, бывалый «наемник» продолжал нападать на торговые караваны, направлявшиеся из Дамаска в Каир, и бесчинствовать на дороге в Мекку, путь в которую проходил через его владения в Трансиордании и его крепость Крак-де-Моав. Саладин давно искал возможность отомстить Рено де Шатильону за его нечестивые деяния.
Султан, войдя в палатку, велел подать побежденным монарху Иерусалима и Великому магистру храмовников ледяной шербет в качестве священного для арабов залога гостеприимства и в знак неприкосновенности пленников. Отпив, Ги де Лузиньян передал чашу де Шатильону, но Саладин не позволил ему даже пригубить. Обвинив барона в вероломстве и бесчестии, он приказал ему немедленно признать пророка, имя которого тот попирал, нападая на паломников, или быть готовым принять заслуженную смерть. Ответ де Шатильона был дерзким, Саладин выхватил ятаган и ударил пленника по плечу, тем самым подав знак стражникам отрубить пленнику голову[149]
.