Танатонавты (Les Thanatonautes)

В конце концов она снизошла до того, чтобы на меня взглянуть. Смотрела она на меня долго, не мигая. Приоткрылся рот. Наконец-то она собралась что-то сказать.

– Напротив.

– Где напротив?

– Напротив, мы должны продолжать. Просто для того, чтобы все эти смерти не оказались напрасны. Наши танатонавты знают, чем рискуют. Они знают, что их смерть даст следующему чуть больше шансов преуспеть.

– Да это как партия в покер, блеф за блефом, чтоб потом махом покрыть все потери! – воскликнул я. – А еще это верная дорога продуть все до нитки. Пятнадцать жертв! Не научный проект, а игра в убийство, вот так вот!

– Мы первопроходцы, пионеры, – парировала она ледяным тоном.

– На этот счет у меня поговорочка есть: «Как узнать, кто настоящий пионер? Это тот, кто валяется в прерии со стрелой в спине.»

Она еще больше раздражилась:

– Вы что, думаете, все эти смерти меня не волнуют? Все наши танатонавты – это были замечательные люди, такие храбрые…

Голос ее дрожал. Но это был первый раз, когда она произнесла два предложения подряд. Я принялся ее провоцировать:

– Это не смелость, это склонность к самоубийству.

– Склонность к самоубийству! А Христофор Колумб не был законченным самоубийцей, отправившись на край света в скорлупке? А Юрий Гагарин, со своей жестяной бочкой на ракете? Он не был самоубийцей? Без таких людей мир никогда бы не развивался…

Ага! Галилей, Колумб, а сейчас вот еще и Гагарин. Сколько хочешь прецедентов для оправдания массовых убийств!

Амандина все еще горячилась и упорно называла меня на «вы».

– Я считаю, что вы ничего не понимаете, доктор Пинсон. Вы не находите странным, что у нас столько добровольцев? Все заключенные знают о наших неудачах, так почему же они к нам идут? А я вам скажу, почему: потому что на нашем танатодроме эти отверженные чувствуют, что превращаются в героев!

– В таком случае отчего же другие заключенные обзываются?

– Парадокс. Они желают нам смерти за гибель своих друзей, но и сами готовы к смерти. Когда-нибудь у одного из них все получится, я в этом убеждена.

Все в Амандине меня привлекало. Ее холодность, ее молчание, ее таинственность, а сейчас вот ее горячность…

Эта блондинка в черном, сидящая в моей машине, была словно сверкающий огонь, сводящий меня с ума. Может, как раз из-за частых встреч со смертью мои жизненные порывы были так обострены! Впервые я оказался один на один с Амандиной, Амандиной взволнованной, Амандиной эмоциональной. Я решил идти ва-банк. Такого случая больше не представится. Машину подбросило на каком-то бугорке, моя рука соскользнула с рычага коробки передач и совершенно случайно оказалась на ее коленке. Кожа ее была как шелк и невероятно нежной.

Она оттолкнула мою руку, словно это была какая-то гадость.

– Сожалею, Мишель, но вы, честное слово, совершенно не мой тип.

Какой же он, интересно, этот твой тип?

58 – ОПЯТЬ ВПУСТУЮ

В четверг, 25-го августа, министр науки инкогнито посетил наш танатодром Флери-Мерожи. Бенуа Меркассьер хотел лично поприсутствовать при «запуске». На лице министра читалась озабоченность человека, пытающего себя вопросом, не заманили ли его поучаствовать в идиотизме столетия. И если так, есть ли еще время хоть что-то исправить, пока не вызвали держать ответ?

Он пожал мне руку, пробормотал не вполне убедительные приветствия и с утрированным оживлением принялся ободрять новую пятерку наших танатонавтов. Осторожно он осведомился у Рауля о числе наших неудач и подскочил на месте, когда тот на ушко выдал ему цифры.

После этого он подошел ко мне и отвел подальше, в самый угол комнаты:

– Может быть, ваши «ракетоносители» слишком токсичные?

– Нет. Я тоже так считал поначалу. Но проблема не в этом.

– А в чем же?

– Да понимаете, после всех этих опытов у меня такое впечатление, что когда человек оказывается в коме, у него появляется… как бы это сказать… появляется выбор, что ли. Уйти или вернуться. И они все предпочли уйти.

Меркассьер наморщил лоб.

– В таком случае, можете ли вы их вернуть силой, к примеру, более мощными электроразрядами? Знаете, когда президента спасали, так не остановились ни перед чем. Вставили электроды прямо в сердце!

Я задумался. Сейчас мы говорили, как два ученых, испытывавших взаимное уважение. Я взвесил слова.

– Не так все просто. Надо определить точный момент, когда человек ушел «достаточно далеко», но не «слишком». Это проблема хронометрии. С Люсиндером повезло, они, должно быть, вытащили его в ту самую секунду, когда все еще было возможно. Безусловно, по чистой случайности.

Министр попытался выглядеть образованным даже в той области, где он, по сути дела, ничего не понимал.

– Пусть даже так. Попробуйте тогда изменить напряжение, уменьшить количество наркотика, снизить дозу хлорида калия. Может быть, начать их оживлять пораньше.

Мы все это уже перепробовали, но я покивал головой, словно он только что открыл мне магический секрет. В то же время я не хотел его вводить в заблуждение и поэтому добавил: