Танец марионеток

– В помещении царит полумрак, а большинство зрителей скрывает головы под капюшонами, но я мог бы поклясться, что в соседней ложе узнаю нескольких шишек из купеческих кварталов, у других же на шеях висят золотые медальоны, которые можно увидеть только во дворце губернатора. Не говоря уже о том, что здесь нет примитивных скамеек, на которые обычно усаживается плебс, – только удобные диваны и уединенные ложи под надзором вооруженных до зубов мрачных парней.

Движением головы я указал на проем, в котором исчез Вильгельм.

– Это не меняет того факта, что, когда ударят в гонг, мы все отдадимся во власть наших худших инстинктов. Если ты полагаешь, что Ва’леагха Ва’дхагха привлекает только бедноту или что богатые горожане имеют исключительно тонкие эстетические пристрастия, то я начинаю задаваться вопросом, с тем ли человеком разговариваю. Но я признаю, что, как иностранец, ты имеешь право не понимать определенные аспекты того, что видишь перед собой. Холодная, бесстрастная культура Эреи делает все возможное, чтобы глубоко похоронить свои варварские истоки. В Каэллархе наоборот, чем сильнее королевская администрация настаивает на разрыве с примитивными традициями, тем скорее население прибегает к ним, выражая свое несогласие. И вокруг подобных запрещенных практик люди строят свою национальную идентичность. Все эти богачи, которые ежедневно ворочают огромными суммами денег с каменным выражением лица, здесь теряют контроль над собой, не потому что любят запах крови, а потому что именно в этих боях видят сущность нашего народа. Они считают, что в этой жестокой ритуальной традиции сохранился дух нации и что эти практики позволят снова пробудить его. Они верят, что именно эта скрытая, животная сила проявится у всех жителей Каэлларха и позволит свергнуть эрейское правительство.

– А ты? – спросил я, обратив внимание на отстраненную манеру, с которой она говорила о жителях Каэлларха.

– Я? – фыркнула Вээн. – Я считаю, что до тех пор, пока у нас нет самостоятельной экономики, а наши технологии и наука отстают на несколько десятков лет от Эреи, никакая борьба душ не решит наших проблем. Вот почему я организую эти бои и заставляю толстосумов платить за вход.

– Ты могла бы делать это из-за кулис. Тем не менее ты сидишь в ложе с прекрасным обзором на ринг и смотришь бои. Значит, в этом есть что-то привлекательное и для тебя.

– Во-первых, это не ринг. Круг, в котором происходит бой, – это ва’гх. Священное пространство. После того как пробил гонг, боец скорее потеряет кожу, чем выйдет за пределы ва’гха. Это означает не только проигрыш, но и величайший позор. Трус, перешедший границу во время схватки, становится ниже животного. Его связывают и медленно опускают в клетку с голодными крысами. Это гораздо хуже, чем потеря кожи. Во-вторых, нет, меня в этом ничего не привлекает. Но мою семью уже обвиняют в измене из-за наших торговых связей с Эреей. Участвуя в этих боях, я могу хотя бы немного восстановить утраченную репутацию в глазах других аристократов. Мне это ничего не стоит, разве что приходится быть свидетельницей безмерного идиотизма моих земляков.

– Погоди, погоди… «потерять кожу»?

– Неужели ты совсем не знаешь правил?

– Два воина выходят на ринг и сражаются. Что здесь знать?

– На ва ‘гх! Нет никакого «ринга». Да, два воина сражаются, но ведь должно быть какое-то условие победы, верно? Посмотри вниз. Эти двое, что стоят друг напротив друга, ожидают удара гонга как сигнала к началу следующего раунда. Один одет в шкуру медведя, другой – волка. Победит тот, кто сумеет сорвать шкуру с противника.

– Это больше похоже на соревнование, основанное на ловкости и скорости рефлексов, чем на силе.

– О, нет. Шкуры животных пришиты к скальпам и спинам воинов сотнями грубых крепких стежков. Чтобы оторвать их от тела, требуется… сильная хватка.

– О, бля!..

– По преданиям, в старину, когда наш народ был гораздо ближе к природе, воины имели настоящие звериные шкуры, они были наполовину животными, наполовину людьми. Говорят, что в нынешние времена мы потеряли связь с лесными дебрями, вросли в уют кирпичных домов и теплую одежду, что лишило нас былой мощи. Развлечение, которое ты наблюдаешь, – это жалкий суррогат утраченной силы, которую некоторые маньяки жаждут пробудить, поддерживая былые традиции.

Вээн сняла ноги с балюстрады и изменила положение, впервые повернувшись лицом ко мне. Только сейчас я смог увидеть ее черты, оказавшиеся неожиданно нежными, почти девичьими. Я знал, что ей меньше тридцати, и не заметил ни единой морщинки, но в ней не было ни капли юношеской свежести. Цвет ее лица был бледным и нездоровым, темные мешки под глазами оттеняли белки с кровавыми потеками. Ей явно было трудно сфокусироваться, ее взгляд перескакивал с места на место, и она моргала слишком часто, как будто от сухости век. Я уже видел такие лица. Так выглядят люди, привыкшие часами читать и писать при свете масляной лампы.