Танец меча

Мошкин прикусил язык. Он уже трижды пожалел, что стал откровенничать с Чимодановым. Он ведь и раньше знал за ним эту черту. Если твой друг выбалтывает тебе секреты других своих друзей, значит, и твои секреты разбалтывает им. А раз так, может, не стоит выводить язычок на прогулку из-за зубного забора?

Вихровой они позвонили еще снизу, не зная, что лифт сломан, поэтому, когда они наконец поднялись, Ната стояла на пороге и ждала. Выражение лица у нее было типично вихровское: «Только случайно не подумайте, что вы мне нужны! Или что я кому-то рада!»

- Чего так долго? - поинтересовалась она хмуро.

- А фиг ли было на крышу лезть? - отозвался Чимоданов, оглядываясь на лестницу, где Мошкии забивал пустую коробку из-под торта в мусоропровод.

- Пес не укусит? - мнительно крикнул он.

- Уже не укусит, - пообещала Вихрова. Мошкин с облегчением вздохнул.

- Почему «уже»?

- Сбежал в первый же вечер, - ответила Ната равнодушно. - На пятнадцать минут оставила его у магазина. Ну максимум на полчаса, потому что через час я точно о нем вспомнила. Такси ловила для сволочи такой! Не мог дождаться!

- А что дядька? Ему грустно, да? - спросил Мошкин.

- Он еще не знает. Торчит на Кавказе, лопает шашлык и достает меня смсками: «Не скучает ли Терри?» Ути-пути, какие мы заботливые!

- А ты что?

Вихрова дернула подбородком.

- Отвечаю, что Терри никогда в жизни так не веселился… Ничего: лопать захочет - прибежит.

- И давно он жрать хочет? - поинтересовался Чимоданов.

Оказалось, что две недели.

- И все! Слышать больше не хочу про эту собаку. Ее проблемы, что она оказалась такая тупая! - заявила Ната.

Квартира у вихровского дядьки оказалась немаленькая. Четыре комнаты, под завязку забитые всевозможным барахлом. Дядька был человек бережливый. Покупая, к примеру, телевизор, он обязательно сохранял от него коробку и помещал ее на специальный стеллаж, наклеивая желтую бумажку: «коробка от телевизора марки Мылипс, производство: Тайвань. Дата приобретения такая-то». За много лет таких коробок накопилось около сотни. Была туг и «упаковка от магнитофона, сданного в ремонт 10 июля», и аккуратно сложенный картон от стиралки, и целые залежи пенопласта непонятно уже от чего.

Кратковременно заблудившись между коробками, Чимоданов наконец пробился к окну. За окном лежал плоский овал хоккейной коробки, на которой три бывших футболиста пили из горла портвейн. Подробности Петруччо увидел еще внизу, потому что отсюда, сверху детали не просматривались, и футболисты были не футболисты, а какие-то кызюки.

На батарее висела очередная желтая бумажка, сообщавшая: «Батарею руками не трогать! Это не деспотизм! Это в ваших интересах!»

Почему нельзя трогать батарею, Чимоданов не понял. Потрогал - и ничего. Ради любопытства намочил руку из цветочной лейки, снова потрогал, и опять ничего.

- А ты свет включи! - посоветовала Вихрова и тотчас, не дожидаясь Петруччо, сделала это сама.

Чимоданова шарахнуло током, причем так, что он сел на пол.

- Озверела? Словами нельзя было? - заорал он.

- Словами ты бы не поверил. Ты же Чимоданов! - вздохнула Вихрова.

Петруччо хмыкнул. Наэлектризованные волосы стояли дыбом.

- А где большой секрет? - спросил он.

- Большой секрет там! За мной, мальчики! Если кто-нибудь скажет, что этот секрет маленький, я съем свои уши! - Вихрова распахнула дверь в соседнюю комнату.

На диване сидела Прасковья, одетая в старый мужской свитер, закрывавший ноги до колен. Свитер был прокурен и принадлежал, вероятно, все тому же вихровскому дяде. Зигя устроился на ковре и, от усердия высунув язык, ножницами вырезал из книжки с картинками зверушек. Ногти у него были разрисованы черным маркером. На Зиге была безразмерная черная майка с надписью: «Моя мама - лучшая на свете!»

- И давно они здесь? - поинтересовался Чимоданов.

Прасковья взглянула на Ромасюсика, и тот стал разевать рот, как рыба в аквариуме:

- С тех пор, как сгорели мои шлепки!

О том, что вместе с шлепками сгорела гостиница, она забыла. Это были мелочи. Да и вообще вредительство Прасковьи часто бывало самое детское, неосмысленное, как у человека, начисто не понимающего, что такое зло и где начинается его царство. Свет - это в определенном смысле границы, зло же - дурная бесконечность.

Евгеше неожиданно вспомнилось, что недавно Дафна говорила при нем с Мефом о Прасковье. О том, что хорошо бы ее найти. Он решил потихоньку позвонить Дафне и вышел в соседнюю комнату.

Мошкин уже поднес трубку к уху, когда рядом вырос Ромасюсик.

- Кому ты звонишь?

- Маме, - с испугом соврал Мошкин.

У Ромасюсика из носа вылезла оса. Засахаренные глаза подозрительно таращились на Евгешу. Мошкин никогда не думал, что ходячая шоколадка может быть так страшна.

- Не надо звонить маме! Дай сюда! - Ромасюсик потянулся за мобильником.

Евгеша с перепугу почти отдал телефон, но, на его счастье, Прасковье потребовалось что-то сказать, а ее «говорилки» рядом не оказалось.

- Роа-а-асю… ик! - нетерпеливо и невнятно, точно дикий ворон, повторяющий человеческую речь, крикнула она.