Танец мотылька

— Ты больной, — голос срывается на сип. Сглатываю горечь.

— Ну, почему же? Я ведь не бегу на помощь к своему насильнику? Ха! Даже звучит смешно.

Гнев закипает медленно. Чувствую, как плавятся вены, как сосуды наливаются свинцом и горячий металл мчится к сердцу. Еще одно слово, и я вцеплюсь этому ублюдку в глаза, выцарапаю его зенки ногтями-обрубками, отгрызу нос и подеру на тряпочки губы. И пусть он потом убьет меня, но мне станет легче.

— Хочешь еще, Медди?

Больше не могу терпеть.

Поднимаюсь. В ногах — дрожь, в груди — магма, что сейчас брызнет во все стороны

— Сядь, — спокойно говорит Марк и отворачивается.

— Не сяду, конченный придурок, пока ты не скажешь, что тебе от меня нужно!

Вольному, словно не интересна моя истерика, он спокойно рассматривает заплетенный хмелем угол беседки. Подпирает косяк плечом и, горделиво сложив руки на груди, вдруг заводится открытым смехом.

Успокоившись, поворачивает голову. Смолистые волосы прикрывают белоснежный лоб и подчеркивают синь его глаз.

— Скажи честно, кто тебе в постели больше понравился: я или этот белобрысый?

И я срываюсь. Налетаю на него, сталкивая каким-то чудом со ступеньки, и начинаю колотить по лицу, а затем куда придется. Царапаюсь, как дикая кошка, а Марк, играясь, отбивается и смеется. Заливается смехом: коварным и мерзким.

Проскальзываю под мужскими руками и со всей дури, бью по его щеке. Громкий шлепок, и вот я уже лежу на спине, прижатая массивным телом.

— А теперь не шевелись, детка, — выпускает Марк тихо и с выдохом. Мне на миг кажется, что он и сам не рад этой постановке. Этой нелепой игре в театре теней и двух актеров.

Я оцепеневаю.

Белые снежинки выкатываются из его глаз и прыгают мне на ресницы. Пытаюсь зажмуриться, но их слишком много. Они колются и жгутся. Кричу.

Марк закрывает ладонью мне рот, отчего спирает дыхание.

Холод проникает под веки, бродит по лбу, затем охлаждает виски и останавливается где-то в районе темечка. Меня выгибает от резкой боли, похожей на прострел молнии. Кричу, но слышу только мычание, жесткая ладонь все еще на губах.

— Открывай! — гневно выкрикивает Марк.

Начинаю падать.

Вольный вдруг отпускает меня и сам заваливается на землю, замысловато сквернословя. Вижу все размыто и нечетко. Продолжаю лететь, как камень, в пропасть, и тьма захлопывается стоит коснуться дна.

Глава 15. Бежать!

Глубокий вдох, и я выпрыгиваю из вязкой темноты.

Гляжу в потолок: облущенная побелка висит грязными хлопьями и, кажется, сейчас сорвется, и осыплет меня, словно снегом. Снегом!

Поднимаюсь резко. Скидываю покрывало и борюсь с головокружением. В доме тишина, где-то на улице все еще чирикают воробьи, я вижу, как дневное солнце проникает сквозь штору. Времени прошло немного. По ощущениям.

Выглядываю в окно.

В беседке Марка не видно. Сбоку замечаю какое-то движение. Всматриваюсь. По газону бегает малыш, лет семи, не больше. Меня подкидывает от ужаса. Срываюсь с места и вылетаю на улицу.

Вольного нигде нет.

Аккуратно двигаюсь, стараясь не шуметь. Мне кажется, что «муж» может услышать даже мое дыхание. Устремляюсь к ребенку.

Мальчик беззаботно хватает мяч и футболит его к забору. Вдруг замечает меня и, подняв игрушку, бесстрашно подходит ближе.

— Дласте, — мило улыбается, протянув худенькую ручку для пожатия. — Я ваш сосед, во-о-он тот домик, — он указывает пальчиком на шлакоблочный дом неподалеку.

У меня холодеет все внутри.

— Уходи, малыш, — шепчу и тяну его из поля видимости окон, заводя за угол.

— Я — Даня, а вас как зовут?

— Вика, тетя Вика, — гляжу в его карие глаза, лохмачу курчавые темные волосы и, сжав хрупкое плечо, подталкиваю его легонько дальше. Замечаю в сетке небольшую дыру. Видимо, оттуда он и пробрался на усадьбу.

— Этот дом всегда пустой был. Вы тепель тут будете жить? — он приостанавливается. Все еще прижимая к себе футбольный мяч, постукивает крохотными пальчиками по его поверхности.

— Возможно, — я озираюсь. Марк не должен увидеть ребенка. Это слишком опасно.

— А у вас есть детки?

— Нет, — отрезаю я. Нервничаю и, крепче сжимая его руку, вталкиваю в дыру. — Не ходи сюда. Хорошо?

— Почему? — он выползает с другой стороны и оборачивается. Глядит сквозь металлическое решето. — Я вам не нлавлюсь?

— Нравишься, но, поверь мне, не нужно сюда ходить. Ты же послушный мальчик? Иди домой.

— Ты класивая. У тебя волосы смешные, но ты класивая, — он весело смеется и, футболя мяч, убегает.

А меня стягивает такая тоска, что я не могу устоять на ногах. Опускаюсь на одно колено и, хватаясь рукой за сорняк, с ожесточением вырываю его с корнем. Комки земли разлетаются в разные стороны. Я — сорняк. Зачем жить, если у тебя ничего нет. Ни цели, ни любимого дела, ни дружбы, ни любви…

Я понимаю, что Марк завел меня в тупик — отрезал от внешнего мира, повлиял на всех, кто мог бы со мной общаться, а новых знакомых я не могу заводить, так как это опасно. Он — маньяк, конченный маньяк.