Танец на крыльях

 Дома мы танцуем до изнеможения, выплескивая в танце все эмоции — опустошая себя, освобождая… А потом долго лежим на полу, не в силах пошевелиться.

— Фели, я хочу, чтобы ты знал, что всегда можешь рассчитывать на мою помощь…

— Твою помощь в Бостоне я никогда не забуду, — усмехается Феликс.

— Давно хочу спросить: ты где так научилась?

— Да ты хотя бы осознал, что без тебя у меня не было шансов? Я бы даже с двумя не справилась…

— Даже так?! Ладно-ладно, уговорила — я немного тебе помог, — и опять смеется, глупый.

— Фели, ты очень сильно помог — ты меня спас! Ну-у, а потом я тебя

— все честно! — смеюсь, заразившись его весельем.

— Ну что, тогда, может, отпразднуем свежим боевичком? — Феликс встает и направляется к ноутбуку.

— Вообще-то я говорила о другой помощи… Просто знай, что вместе мы сможем разобраться в чем угодно… Понимаешь?

— Понимаю, — Феликс отводит глаза. — Наверняка в твоей жизни происходили события, о которых ты не готова говорить ни с кем. Думаю, что у всех такое бывает.

Он не привык доверять никому. Ведь даже своей любимой Бланке он не смог довериться полностью. Боюсь даже представлять, через что, возможно, пришлось пройти ребенку. Этот мальчик тащит в одиночку свой груз уже много лет и винит во всем себя — я в этом не сомневаюсь. И разве я могу давить на него? Могла бы, наверное, попытаться вытянуть принудительно, но по отношению к нему не имею права.

— Конечно, так бывает у всех… — я медленно встаю с мягкого ковра и бреду к выходу из спальни. — До завтра, Фели, боевичок сегодня не катит.

— Ты мне расскажешь, о чем был твой танец — там, в Бостоне? — догоняет меня тихий вопрос Феликса, но я не в силах взглянуть ему в глаза и выхожу, прикрыв за собой дверь.

Что я хочу получить от него, если не в состоянии укротить собственных демонов? Феликс прав, и я понимаю, почему. Хотела бы я, вместо восторга и желания, видеть в глазах этого мальчишки жалость и сочувствие? Или презрение…

*****

Этой ночью я не могу уснуть. В моей голове гудит целый рой противоречивых мыслей. Отфильтровывая жалость к себе, тягу к Феликсу, тоску по Бланке, я продираюсь к сути… А нужно было лишь определиться, что для меня важнее… Я могу оставаться смелой, дерзкой и прекрасной, дразня и сводя с ума мальчишку, который уверен, что я особенная и, вероятно, предназначена тоже для кого- то особенного…

 Или могу показать ему, что я тоже человек, способный ошибаться, бояться и страдать. Рассказать, как растоптанный цветок поднимает голову и тянется к солнцу. Возможно, поняв, что он не один, Феликсу будет легче справиться… Ведь можно предположить, что нас таких, с искалеченными душами, может быть много, но мы тщательно маскируемся для общества, продолжая каждый день, каждую минуту отравлять себя изнутри.

Эту мысль я додумываю уже стоя у спальни Феликса. Дверь распахнулась прежде, чем я занесла руку, чтобы постучать.

— Мне тоже не спалось, — виновато улыбается Феликс.

— Знаешь, Бланка сказала мне одну важную вещь… иногда нужно совсем немного времени, чтобы понять, что человек твой.

— Похоже на нее, — Фели посторонился, пропуская меня в спальню.

— Я хочу объяснить, о чем был мой танец… Но сначала ты должен знать, что Бланка… она рассказала, как ты появился в этом доме и как жил здесь до этого времени.

Выражение лица Феликса не изменилось, но в глазах блеснул недобрый огонек.

— Я не стану ни о чем тебя спрашивать, — поспешила его успокоить,

— я рассказать хочу…

Я медленно опустилась на ковер и сложила ноги по-турецки. Спасибо, моя утепленная пижама "Прощай, молодость" мне позволяет это сделать. Фели же уселся напротив, только почти через полкомнаты от меня. Наверняка решил, что я пришла пытать…

— На самом деле я не француженка… Я родилась в России, и прожила там тринадцать лет. Наверное, мое детство было счастливее, чем твое… И хоть я никогда не знала своего отца… — я заметила, как брови Феликса удивленно ползут вверх, но продолжила: — У меня была самая любящая и чудесная мама. Мы жили очень… небогато, но я была абсолютно счастлива. Ну… так я себя ощущала. Мое детство закончилось, когда мне было двенадцать…

Я рассказывала впервые обо всем, что со мной произошло в тот год, и переживала заново свое неприглядное прошлое. Иногда я смеялась, вспоминая Дашку, а слезы подступили, лишь когда я вспоминала о маме и о том, как покидала страну.

Феликс сидел уже рядом со мной, а я все продолжала говорить. Я рассказала, что долго жила и училась в Китае. Но не стала упоминать Хенга и его испытания на жизнеспособность. Рассказала о первой любви и разочаровании. Рассказала об Эрике и Натали, об Андре, о Гарварде… И напомнила Фели о нашей первой встрече.

О Реми я тоже ничего не сказала. Просто почувствовала, что еще не время…

— Знаешь, Фели, я ведь долгое время обвиняла во всем себя. Мне казалось, что каждую трагедию я могла бы предотвратить, поступи я иначе в тот момент. Где-то не сдержалась, где-то промедлила… — я ощутила, как ласковая ладонь гладит меня по голове.

Ну, вот — теперь он меня жалеет… А чего я ожидала — что услышав мою исповедь он воспламенится от страсти? Дура!