Танец на крыльях

Эльвира поднялась из-за стола и, подойдя к старинному секретеру, вытащила из него альбом в мягком плюшевом переплете.

— Я покажу тебе, — она раскрыла альбом, и дальнейший рассказ сопровождался яркими фотографиями их красивой и сытой жизни в столице.

Глядя, как ностальгия уносит бабулю в ее счастливую пору светских балов, я напомнила, скрывая в голосе раздражение:

— Я спросила тебя о другом, Эльвира.

— Ох, прости, деточка, мне ведь совершенно не с кем поговорить, вот и увлеклась. Леночка… она всегда радовалась нашим успехам, но никогда не разделяла наших с Наденькой интересов. А Ваня говорил, что, имея такую умную и целеустремленную дочь, ему никакого сына не надо. Он верил, что Леночка пойдет по его стопам и даже обгонит… А знаешь, сколько Ваня знал языков?

— Знаю, — терпеливо ответила я, и Эльвира удовлетворенно кивнула.

— Когда Леночку отправили в Париж, мы были очень рады. Она так мечтала!.. И, конечно, она это заслужила! Вот только никто не ожидал, что эта поездка разрушит нас всех, всю нашу жизнь… Господи, а моя девочка ведь просто влюбилась не в того человека… Было очень больно и страшно падать с пьедестала. Надюшу муж бросил сразу, от меня отвернулись подруги, Ванечку погнали с должности — никто не захотел пачкаться. В столице для нас больше не было места… А Артурчик был еще такой маленький, совсем крошечка — он-то в чем был виноват?

 Эльвира горестно вздохнула и умоляюще взглянула на меня. Ждала, что я проникнусь жалостью к ее внуку?

— Вы правы, — согласилась я, — маленький Артурчик действительно виноват ни в чем не был. Только в свете этого открытия возникает вопрос — как же получилось, что я уже родилась виноватой?

Эльвира интенсивно закивала головой.

— Да-да, ты права, Дианочка. Я тогда была буквально раздавлена этими событиями и Надюша тоже. Мне казалось, что мы слишком много дали младшей дочери, а она… Она так легко разбила нашу жизнь. А Ваня… Он ведь мог нас всех спасти, удержать на плаву, но он так испугался за Леночку, что бросился спасать ее, выгораживать, перессорился с такими чинами… Вот он, Дианочка, по-настоящему любил твою маму, а я…

Эльвира встала и подошла к маминой фотографии на стене, хотя перед ней в альбоме их было немало. Женщина погладила изображение по глянцевой щеке и надтреснутым голосом проговорила:

— Я сейчас могу сколько угодно говорить о своей любви, но ведь ничего не вернешь, а наши поступки — они громче всяких слов. Я не знаю, деточка, как ответить на твой вопрос… какой смысл в словах? Если бы свыше нам давался шанс все изменить, то пользоваться им мне следовало лишь сейчас, спустя много лет. Иногда мы начинаем видеть истину слишком поздно и осознание собственных ошибок способно нас раздавить. Я бы хотела сказать своей доченьке, как сильно ее люблю и что никогда не оставлю, несмотря ни на что… Но вместо этого я отвернулась от нее тогда, довела беременную дочь до сердечного приступа, а после обвинила в смерти отца. Он один встал на ее защиту — хотел укрыть от всего мира и от нас, ее семьи. А ему ведь так была нужна наша поддержка… Это не Леночка его убила, а я — своей жестокостью… и равнодушием.

Со своей Надюшей!

Эльвира кивнула, словно прочитала мои мысли, и снова присев к столу, накрыла сухой ладонью мамину фотографию.

— Поздно теперь признаваться в своих чувствах… Видимо, Господь уберег этого ангелочка от моей любви… Так зачем ты вернулась в этот город, Диана?

В глазах Эльвиры нет страха — там лишь усталость и грусть. Эта женщина очень долго боялась и теперь она готова к любому ответу. На протяжении долгих лет она ждала расплаты, переосмысливая свою жизнь, переоценивая поступки. Она очень устала и выдохлась в этой одинокой борьбе. И теперь ждет моего ответа, не дрожа и заламывая руки и не ища оправдания подлым поступкам…

— Какой мести ты ждала, бабушка, за кого ты боишься больше всего? — я вижу, как мой тихий голос пугает женщину.

— Артурчик, — голос Эльвиры дрогнул, — моя семья… Мне самой все равно, что со мной будет!

В том, что к своей семье она не причисляла меня, не было ничего удивительного, но имя Артурчика вырвалось первым. Вот она — Эльвирина слабость.

— Самое страшное и непоправимое, Эльвира, с тобой уже произошло. Ты ничего уже не сможешь сказать своей младшей дочери и мужьям. Но зато у тебя есть близкие люди, которые тебе дороги и тебе еще есть ради кого жить. Не опоздай им сказать самое главное.

— Что ты собираешься… — задребезжала женщина.

— С моей стороны жизни и здоровью твоих родных ничего не угрожает.

— И Артурчику? — проблеяла Эльвира, а я усмехнулась.

— Ты ведь всегда считала, что он невинен, как младенец, а теперь что? Ты же сама сказала, что всему виной жестокость и равнодушие взрослых. Так вот, дети и подростки лишь проецируют в жизнь плоды вашего воспитания. Это ведь вы, взрослые, меня предали, чем развязали Артурчику руки, — я встала из-за стола.

— Ты не обидишь моего внука? — почти шепотом спрашивает Эльвира. Неужели я выгляжу таким монстром?

— Кажется, мальчику уже тридцать, разве я с ним справлюсь? — я насмешливо смотрю в глаза своей… бабуле.