Танец на крыльях

Мне совсем не нравится то, что сейчас происходит внутри меня. И еще больше не нравится, что эта ноющая тоска, давящая мне на сердце, с каждой секундой усиливается, формируя колючий ком в горле. Но слезы у меня под контролем. Я стараюсь смотреть на свою бабку, как на убийцу моей мамочки, но тщетно — передо мной немолодая несчастная женщина, которая не знает, куда в эту минуту деть трясущиеся руки, и смотрит на меня, как на ожившую икону, прости господи.

— Я могу войти? — мой голос звучит жестче, чем мне хотелось, и, вздрогнув, Эльвира прижимается спиной к стене, освобождая мне путь в квартиру.

Я прохожу в просторную гостиную, разглядывая интерьер, но совершенно не видя его, пока на глаза не попадается большая черно-белая фотография моей мамочки в светлой рамке в форме ангельских крыльев. Я долго стою у стены перед фотопортретом и думаю, что это одно из самых лучших маминых изображений.

— Дианочка, ты выпьешь со мной чаю? — сипло спрашивает Эльвира и я киваю, не поворачивая головы. Хотя прямо сейчас я предпочла бы чего-нибудь покрепче, чем чай, градусов на сорок.

Эльвира возвращается только спустя минут десять, и по ее лицу я понимаю, что женщина плакала, хотя и попытается это скрыть. Она рассеянно улыбается, снимая с серебряного подноса и расставляя на столе чашки и розеточки.

— Ты прости меня, деточка, у меня совсем ничего не оказалось к чаю, кроме варенья. Но, знаешь, твоему другу в прошлый раз очень понравилось вишневое, может, и тебе… — Эльвира осекается под моим взглядом. — Что-то не так, Диана? Я про Женечку говорю… Такой приятный молодой человек и такой… неравнодушный.

— Да, Женечка — он такой… приятный…

 — У вас с ним отношения, Дианочка?

Что-то гадкое во мне подзуживает сказать: "Нет, просто одноразовый перепих в общественном туалете!", но я вдруг понимаю, что не могу оскорбить эту женщину подобной пошлостью.

— Нет, Женя — мой приятель и коллега.

— Прости, деточка, я, наверное, лезу не в свое дело… — Эльвира замерла у стола, не решаясь присесть, и выжидающе смотрит на меня.

— Все нормально, — я ободряюще ей улыбаюсь, — где у тебя можно помыть руки?

Эльвира всплескивает руками и из ее глаз уходит напряжение.

На протяжении пятнадцати лет я несчетное количество раз вела мысленный диалог со своей бабкой. Сначала я люто ее ненавидела, потом просто презирала, но я всегда знала, что должна ей сказать. Я говорила много, обвиняя и уничтожая безжалостными хлесткими фразами лживую предательницу.

Куда сейчас подевались все эти слова? Где мои ненависть и злоба? Как же — справедливость и возмездие?..

Вместо этого мы пьем чай с вишневым вареньем, вкуса которого я совершенно не ощущаю, и храним молчание. Мы как будто двое незнакомых людей, случайно оказавшихся за одним столиком в кафе. Поэтому, когда Эльвира заговорила, до меня не сразу дошел смысл ее слов:

— Дианочка, скажи, пожалуйста, ты вернулась, чтобы отомстить?

— Отомстить? — эхом повторяю я вопрос и вглядываюсь в лицо Эльвиры.

Она смотрит мне прямо глаза, не мигая и не пряча взгляда — грустного и обреченного.

— Эльвира, скажи, а ты любила мою маму?

Она долго молчит, по-прежнему не отводя глаз, но ее взгляд меняется — в нем столько тоски и боли, что мне вдруг становится страшно, что женщину хватит удар. Она прикрывает глаза, словно тяжесть осознания давит ей на веки.

— Я всегда думала, что люблю своих девочек правильной материнской любовью… Ваня был хорошим мужем и… отцом. Но Леночку он любил больше, — Эльвира резко распахивает глаза и быстро, словно оправдывая своего Ваню, лепечет: — Ее невозможно было не любить! Леночка… она… она была самым лучшим ребенком — маленький ангелочек. Знаешь, Дианочка, она ведь никогда не плакала из-за своих детских горестей, но так остро чувствовала чужую боль… Она любила всех…

 Эльвира перевела взгляд на мамину фотографию и горько усмехнулась.

— Она даже сейчас смотрит на меня так, словно хочет успокоить. Я не заслужила такой дочери… и она от меня ушла.

Эльвира внезапно замолчала и очень долго перемешивает в чашке несуществующий сахар, но вдруг, встрепенувшись, отложила чайную ложечку и продолжила:

— Наша Леночка развивалась очень быстро, быстрее своих ровесников. В этом ребенке была какая-то недетская мудрость… Ванечка говорил, что его младшая дочь умнее его самого. Надюшка всегда ужасно злилась, когда их сравнивали. Наде не давались языки, а Леночка бегло читала по-французски уже в пять лет. Да что уж — мы все рядом с ней чувствовали себя ущербными и приземленными. Но мы с Ваней очень гордились своей девочкой…. Особенно Ваня.

Эльвира посмотрела на меня и добавила:

— Ваня — это твой дедушка, Диана.

В ответ я молча кивнула, не решаясь прервать исповедь разговорившейся бабули.

— Ты ведь, наверное, знаешь, Дианочка, что раньше мы жили в Москве… Твой дедушка добился больших успехов — у нас была огромная квартира на Арбате, собственная "Волга"… Ох, да чего у нас только не было! Нас даже приглашали на ужин к Генеральному секретарю! Надюша очень удачно вышла замуж, вошла в такую семью!.. Ведь мне казалось, мы настолько неприкосновенные и всемогущие, словно боги.