Танец на цыпочках (СИ)

Ученик еле переставлял деревянные ноги и пытался справиться с дурнотой. Перед глазами всё плыло. Но ровный голос учителя словно не давал ему сомлеть. Лекарь омыл руки и взялся за острую палочку.

— Смотри сюда, — Катасах провел тонким концом палочки от пупка женщины к самому низу.

Айдену показалось, что живот раскрыл тонкий красный рот ему навстречу. Мальчик сильно ущипнул себя, чтобы напуганная душа ненароком не оставила его тело.

Учитель сосредоточенно возился в потрохах женщины, глубоко погружая руки, как вдруг новый рот под пупком неохотно отдал его большим рукам что-то серое и маленькое, будто обвитое серой змеёй. Миг поразмыслив, учитель снова погрузил красные блестящие руки в плоть и достал ещё один серый комок.

— Воды. И нитки давай. И зови всех сюда.

Дрожащие руки сами проворно подавали кривые иглы, большие плошки, лили воду, срывающийся голос сам звал женщин. Но взгляд Айдена не мог оторваться от красных по локоть рук учителя.

Катасах что-то отрезáл, что-то подшивал и откусывал нитки, прижимал серые комочки к груди и шептал, шептал им тихие слова, от которых стены хижины ходили ходуном. Айден прищурился и увидел две пёстрые сильные нити жизни, что находили концы в серых комочках. А за ними виднелась и ещё одна нить, нить жизни молодой женщины. После пары шлепков большой доброй ладони наконец раздался долгожданный сердитый писк.

Человек Тени только покачивал головой и удивлённо приподнимал брови.

Старухи и девчонки из Красных Копий вбежали в хижину. Лекарь невозмутимо сидел у мирно дремлющей бывшей больной. Его воспитанник с вытаращенными глазами стоял над ними с парой вопящих свёртков в руках. Мальчишка был ни жив ни мёртв. Человек Тени исчез.

Причитания слились в единый гомон из пожеланий лекарю всяческих благ. Он только устало улыбался, кивал, протискивался к выходу и, чтобы никого не запачкать, поднимал вверх руки.

***

Светало. Кони неспешно трусили обратно в Веншавейе, к шуму родных вод.

— Учитель, почему наше Молоко чёрное? Материнское молоко всегда белое…

— Как мать дает своему ребёнку всё самое лучшее в белом молоке, так и счастливая земля Тир-Фради даёт в чёрном Молоке всё лучшее своим Детям.

Мальчишка нервно теребил конскую гриву.

— Я теперь понимаю, почему ты не женат, Учитель, — наконец выдавил из себя Айден. Потрясение всё не отпускало его. — И я тоже никогда-преникогда не женюсь! Ну их к тенланам, этих баб!

Катасах тихо рассмеялся.

— Сегодня был самый важный Урок. Женщины прекрасны и нужны, ведь они проводят сюда, на землю, Жизнь Детей Тир-Фради. Пути самой Жизни часто неприглядны и кровавы, но сам посуди: когда бы страх смерти был больше страсти к жизни, разве жили бы тогда Дети Тир-Фради? Посмотри на себя, Айден. Ты сам, да и я тоже когда-то, был слабым младенцем из кровавых врат. Все были, и все будут.

Айден молчал и рассеянно смотрел по сторонам. Где-то свистели первые утренние птицы.

— Будь ты внимательнее, — сказал Катасах, — заметил бы: я давно женат.

Мальчишка встрепенулся.

— Да-а-а? И на ком же?

— На своей работе!

— …и то правда…

Когда они добрались до родной деревни, Катасах отпустил коней, утомлённо потянулся и побрёл к себе. У хижины привычно стояли корзины с подарками от благодарных пациентов и с остывшей едой. Как давно они оказывается не ели!

Айден проглотил пирожок и сонно поплёлся внутрь, но уткнулся в чью-то пышную тёплую грудь. Крепкие пальцы взяли его за ухо.

— Иди-ка на поспи где-нибудь на воздухе, малыш.

И Айдан остался снаружи.

— Это что здесь такое? — устало спросил Катасах, проходя мимо него ко входу.

— Это тебе благодарность от Танцующих Деревьев, — промурлыкала незнакомка, увлекая за собой лекаря.

— Очень рад, но обойдусь. Силы совсем оставили. Тут такой случай был, представь… — доносилось из хижины.

— О, за это не беспокойся, лекарь. Сейчас я разомну эти уставшие плечи, эти затекшие мускулы…

Айден постоял ещё немного. Вытер нос, набрал в подол туники пирожков и пошёл на конюшню. Зарывшись с головой в душистую солому, он размышлял. Раз учитель знает пользу женщин, с чего бы ему, ученику, лишать её Учителя?

***

Молодой лекарь сидел над дымами. Вернее, он парил в воздухе над курильницей, перекрестив ноги, и размышлял. Между светлых, почти невидимых бровей залегла глубокая складка.

Сквозь приторный дым белены мерещились бездонные, горящие зелёным, глаза. Единственным ребёнком Тир-Фради, которому могли принадлежать такие глаза, была Мев. Мев, мудрая страшным тайным знанием, запечатанным в знаменитой улыбке её большого красивого рта. То был её, странный, почти детский и по-звериному настороженный взгляд. Земля уходила из-под её маленьких босых ног.

Катасах вздрогнул. Угли почти прогорели, и он поёжился, подбирая под себя пятки.

***

Где-то в сокровенных дебрях чащ Фрасонегада дремала нелюдимая Мев. Вокруг неё разлеглись леволаны, огромные ящеры-людоеды. Казалось, и они спят.