– Это я понял, – сказал я, отметив для себя, что передо мной были не собаки, а псы. – Но зачем это?
– Потому что мне надо было их куда-то пристроить, – улыбка у Шустера вышла кривая. Он снял очки и взглянул на меня своими жёлтыми глазами, и я поспешил отвернуться. —Возможно, это прозвучит слишком сентиментально, но я давно уже хотел с кем-нибудь поделиться. Очень тяжело носить всё в себе. Слишком тяжело, когда слишком долго.
– Почему ты говоришь, что их надо было пристроить? – я уцепился за одну мысль, пытаясь отсечь остальные. Сейчас в голове медленно, но верно расцветал пурпурный цветок обморока. Уже чувствовалось его приближение, однако я не хотел прерывать разговор.
– Потому что они всегда будут со мною рядом. Потому что они хотят мне помогать. Потому что я чувствую, как они страдают, когда им кажется, что они бесполезны.
– Ясно. – Я облизал пересохшие под маской губы. – Ещё один вопрос: ты убил Дока?
Ответа я не услышал. Цветок наконец-то распустился, и глаза залило сначала пурпуром, а потом сразу же белым. Однако среди всего этого на секунду показалось лицо Крополя. Несмотря на жёлтые глаза, выглядел он не пугающим, а изумлённым и растерянным.
Интерлюдия: Шустер
В тот день он впервые осознаёт себя. Как и само понятие – «впервые».
Он пробует сжать пальцы в кулак и испытывает боль, поскольку не привык контролировать усилия. Боль кажется ему знакомой. Возможно, когда-то он её ощущал, но скорее – причинял другим. Попытки вспомнить ни к чему не приводят: не болит голова, не встаёт чёрная завеса перед глазами, не кажется, что ещё чуть-чуть и что-то откроется.
Не происходит ровным счётом ничего, и он бросает это пустое занятие.
Осматривается дальше. Собственное тело – мускулистое, без грамма лишнего жира и без единого волоска. Обстановка вокруг – серое помещение из камня, много пыли, полумрак. Луч солнца – пробивается через щель двери, тоже каменную. Принюхивается к запаху пыли, вдыхает слишком глубоко и чихает.
Это событие пробуждает в нём неясную и неконтролируемую волну радости. Он смеётся заливисто и громко, наслаждаясь звуком собственного голоса: твёрдого и решительного.
Внезапно понимает, что в помещении холодно, но холод не помеха этому телу.
Фраза «этому телу» приходит сама собой, и он долго её обдумывает, логическим путём приходя к пониманию, что раньше у него было иное тело. И, может быть, даже не одно.
Никаких воспоминаний по-прежнему нет, но возникает ощущение цели. Какая она и в чём состоит – пока неизвестно. Есть лишь ощущение, что рано или поздно он должен её найти. А может, цель найдёт его сама.
Он решает, что для начала следует выбраться из того места, где он осознал себя.
Дверь отворяется без особых усилий. Он выходит, оглядывается и замечает кривую надпись, выведенную краской на двери.
«Почему „не“?» – спрашивает он у себя и тут же отвечает: «Очень даже крополь».
Слово не имеет для него значения, но нравится своим звучанием, потому неизвестный решает, что именно так его и будут звать. Имя ничем не хуже других, особенно для того, у кого секундой назад не было никакого.
«Шустер» возникнет чуть позже, когда он встретится с обитателями соседней деревни. Один из них, пьяный вдрызг, будет издали кричать, что не верит во всяких «шустриков» кладбищенских. Он протрезвеет и поседеет, когда увидит жёлтые глаза подошедшего Крополя, а тот, в свою очередь, помимо второй части имени приобретёт привычку скрывать свои глаза, узнав, какой эффект они оказывают на окружающих
Точная дата, когда Шустер Крополь осознаёт себя, неизвестна. Дело не в памяти – он помнит абсолютно все события в жизни, даже те, которые не хочет. Однако время в воспоминаниях подчинено какой-то своей логике.
Кажется, что всё происходило неделю назад, а на самом деле прошли годы. Думаешь, что тебя там ждут, а выясняется, что все ожидающие давно умерли. Верится, что ты ещё молод, а оказывается, что ты старше зданий, вдоль которых идёшь.
Впрочем, в тот день, когда он осознает себя – да и гораздо позже – возраст и даты не имеют для Шустера Крополя значения. Всегда и везде он остаётся тем же, кем появился на свет.
Не-человеком.
В тот же день Шустер Крополь понимает ещё одну вещь – чужой страх даёт ему силу. Она бурлит в крови подобно жидкому огню, пьянит, обжигает и призывает потратить её всю без остатка. Эта сила не безгранична, ей подвластно лишь материальное, но его так много в этом мире, что Шустер Крополь не переживает по поводу пределов отмеренного ему могущества.