Танец с дьяволом

— Да нет, просто я вспомнила, как мать однажды привела домой клиента-американца. Я лежала на своем топчане в темноте и вдруг слышу — она говорит по-польски: «Езус-Мария, этот парень, наверно, считает себя Геркулесом, сколько можно? Хоть бы уж кончил поскорей». Но интонация была такая, словно она изнывает от наслаждения. Я чуть не прыснула — пришлось заткнуть себе рот подушкой.

— Ну а если ей нравился партнер, она тоже давала тебе знать об этом?

— А как же! Раз на раз не приходится.

— И при том, что ты была в той же комнате…

— Ну ей же хотелось поделиться впечатлениями! Она ведь была так одинока, все мечтала удрать из Польши — не могла забыть моего отца. О чем ей было говорить с людьми — она же никому не доверяла: вдруг выдадут? Оставалось только это.

— Тяжкая жизнь.

— Да нет, у нас с ней всякое бывало, но мы оставались всегда очень близки.

— Как вам это удалось?

— Что?

— Вам обеим пришлось столько испытать, через такое пройти — как же вы сумели остаться близкими друг другу?

Люба зевнула.

— Просто я всегда знала, что Магда меня в беде не бросит, и она была уверена, что сможет на меня положиться, — сказала она сонно.

— Откуда ты знаешь?

— М-м-м?

— Да ты заснула на мне! Я спрашиваю, откуда ты знала, что она не бросит тебя в беде?

— Так… не знаю… я это чувствовала… И она тоже. Что бы ни случилось, мы друг друга не предадим…

Она взбила подушку, закрыла глаза. Дэнни осторожно, чтобы не потревожить ее, поднялся, подошел к окну, постоял, глядя, как хлещут за стеклом струи дождя, как воет ветер в Гайд-парке. Ему отчаянно хотелось, чтобы по ту сторону Атлантического океана Патриция почувствовала сейчас: что бы ни случилось, он не предаст ее.

Потом он оглянулся на мирно спящую Любу. Теплая волна прошла по всему телу. Он испугался этой внезапной нежности. Только не хватало влюбиться в нее — мало у него проблем? Все душевные силы нужны ему будут, чтобы отвоевать Патрицию. Он снова взглянул на Любу. Нежность не исчезала. Дэнни отвернулся.

* * *

Люба выпроводила Магду из квартиры, чтобы без помехи заняться живописью, но сегодня дело не шло. Они трижды раскладывала на полу газеты со всем своим живописным скарбом — и каждый раз убеждалась, что ей неудобно. Наконец поставила этюдник на ковер, а тюбики с красками — на телевизор. Теперь должно было получиться. Модель терпеливо лежала на подоконнике, время от времени тихо мяукая.

Нет, что-то ей мешало! И это «что-то» были мысли о Дэнни. Не стряслось ли с ним чего-нибудь? Двое суток как он ни звонил, а ведь до этого несколько недель они виделись каждый вечер.

Встреча с этим человеком преобразила ее жизнь. Она перестала отвечать на звонки из «эскорт-сервис», хотя, видит Бог, с деньгами было туго. Но Люба хотела проводить ночи с ним, понимая, впрочем, что ведет себя глупо. В понедельник он улетает в Португалию, а о том, чтобы взять ее с собой, и речи не было. Потом, через несколько недель съемки будут окончены. Ей больно будет расставаться с ним: он глубоко проник ей в душу, заняв место, которое раньше безраздельно принадлежало Валентину. Дэнни был первым, кто вправду хотел знать о ее жизни все, хотел знать и понять ее. Может, она и дура, но, кажется, она влюбилась.

Потому она с таким жаром и взялась за кисти, что ей хотелось сегодня отделаться от этих дум. И, наконец, она втянулась в работу. В это время пришла Магда с двумя большими сумками, наполненными всякой всячиной. Люба сделала вид, что не слышит, — очень уж не хотелось выныривать из того блаженства, которое дарила ей живопись.

— Люба, ты не могла бы оторваться на минутку?

— В чем дело?

— Дело в том, что денег нет. Масло пришлось оставить в магазине. Ты мало даешь мне на расходы.

— Даю, сколько есть.

— Этого мало.

— Я заплатила за квартиру, и пока не позвонит Дороти из агентства, больше мне взять негде.

— Она уже дважды звонила, а ты и не подумала связаться с ней.

Люба резко обернулась к матери — чашечка со скипидаром, в котором она отмывала кисти, перевернулась.

— Ай, Люба!.. Что ты наделала!

— Я вижу!

Магда схватила тряпку и, став на колени, принялась оттирать пятно.

— Это никогда не отойдет! Такой чудный ковер… Это все твое рисование!..

— А я хочу рисовать!

— Но не в гостиной же!

— Раньше у меня была мастерская, но теперь там живешь ты.

Магда бросила тряпку и подняла на дочь расширенные от страдания глаза.

— Извини, — дрожащим голосом произнесла она.

Вся злость Любы мгновенно улетучилась. Она обняла мать.

— Это ты меня прости. Магда, Магда, не плачь… У меня эти дни нервы шалят. И за тебя мне тревожно: ты ничего не хочешь делать, боишься выйти из дому, сегодня я тебя чуть не силой погнала за продуктами. Тебе надо устроиться на работу — хоть на неполный день…

— Не могу.

— В ресторанах постоянно требуются люди…

— Не могу, не могу… — и она разрыдалась на плече дочери.

— Но ведь у тебя так вкусно все получается…

— Не надо говорить об этом, Люба… Я не могу!