Дэнни надавил кнопку снова, и снова милый женский голос поздравил его с наступающим рождеством и осведомился, что ему угодно.
— Мне угодно повидаться с дочерью! — заревел он. — И я не уйду отсюда, пока не увижу ее!
Ответа не было.
Дэнни тщетно нажимал кнопку, потом бросил это занятие и по узкому чистому тротуару пошел вдоль стены, пока не заметил у заднего входа большой мусорный контейнер. Он придвинул его к стене, взобрался, примерился. Ухватился покрепче и тотчас ладонь прожгла острая боль. Подтягиваясь вверх, он увидел, что из глубокого разреза под окоченевшими пальцами хлещет кровь: в гребень стены были вмазаны острые осколки стекла. Дэнни выругался, стянул порез носовым платком, спрыгнул вниз, и по рыхлому глубокому снегу, промочив насквозь ноги и брюки до колен, через сад, где стояли деревянные статуи зверей и птиц, стал пробираться к дому.
Он услышал собачий лай: к нему мчались, бороздя снег, два крупных черных ротвейлера. Но прежде чем они успели наброситься на него, чей-то голос крикнул «Стоять!» — и псы остановились по грудь в снегу, негромко рыча и скаля длинные клыки. Появились двое охранников в форме и с пистолетами наготове.
— Тебе чего? — спросил тот, что был выше ростом.
— Моя фамилия Деннисон. Я хочу видеть свою дочь Патрицию.
Второй охранник вытащил рацию, что-то проговорил в нее, а что — Дэнни не разобрал из-за рычания собак, потом повернулся к нему:
— Шли бы вы отсюда, мистер Деннисон, пока мы полицию не вызвали.
— Вызывай, — ответил Дэнни. — Я имею законное право видеть свою дочь.
Охранники переглянулись, потом один из них снова произнес несколько слов в «уоки-токи», выслушал ответ и спрятал ее в чехол на поясе.
— Следуйте за нами, мистер Деннисон.
В дверях выросла уже знакомая ему плотная фигура в клетчатом костюме. Маккрейчен, вежливо посторонившись, пропустил его и повел в просторную, обставленную книжными шкафами гостиную, посреди которой, сверкая сотнями серебряных колокольчиков, стояла — макушкой под двадцатифутовый потолок — огромная елка. Маккрейчен указал на красное бархатное кресло, но Дэнни остался стоять. Руку дергало. Он взглянул на нее — кровь просочилась сквозь носовой платок и каплями стекала на бесценный персидский ковер. Дэнни сунул руку в карман. Из спрятанных в стене динамиков стереосистемы мягко и приглушенно звучала музыка.
В комнату вошла Патриция.
Дэнни поразило страдальчески-недоуменное выражение ее юного лица. Он хотел броситься к ней, обнять и расцеловать ее, сказать, как сильно он ее любит, но вместо этого словно прирос к полу.
— Патриция, это я, — с трудом шевеля непослушными губами, начал он. — Не знаю, что сказать… Прости меня…
Она отступила на шаг. Взгляд ее был полон все того же отчаяния. Она казалась выше ростом и тоньше, чем была, и он не узнавал в ней ту маленькую девочку, которая когда-то, заливаясь смехом, цеплялась за его штанину.
— Ты не узнаешь меня? Это же я, твой отец.
Она продолжала смотреть все так же.
Дэнни ждал. Она молчала. Тогда снова заговорил он:
— Милая, нас обоих постигло большое горе… Ужасный удар… Но надо жить, время рубцует любые раны. И потом, потом мы встретимся и обо всем поговорим, — он сам слышал, как просительно звучит его голос.
По щекам Патриции покатились слезы, она дико вскрикнула и забилась в истерических рыданиях. Дэнни бросился к дочери, но двое мужчин, словно выросшие из-под земли, заломили ему руки за спину так, что от острой боли он согнулся вдвое. Женщина в белом халате проворно увела Патрицию.
В комнату вошел Стоунхэм.
— Убирайтесь. Вы достаточно измучили Патрицию.
— Это моя дочь. Я имею право видеть ее.
— Никаких прав у вас нет, и больше вы никогда ее не увидите.
— Вы ее отняли у Стефани, теперь и у меня хотите отнять?!
По знаку Джи-Эл охранники отпустили Дэнни. Он взглянул в глаза Стоунхэма.
— Я же сказал, что уничтожу тебя. Придет время, и ты пожалеешь, что на свет родился, ты — жидовский ублюдок!
Дэнни похолодел.
— Да-да! Я знаю про тебя все! И про «Сан-Саббу», и про то, как тебя усыновили… Тебе повезло — тебя не сожгли в печи, как ты того заслуживаешь. — Губы Джи-Эл скривились в усмешке, все происходящее было мигом его торжества. — Ты думал, жидовская тварь, что сумел отвести всем глаза?! Не вышло! Теперь все узнают то, что ты так тщательно скрывал! Я об этом позабочусь!
Дэнни стоял, не в силах пошевелиться. Этот человек откопал то, что было похоронено на другом полушарии. Он глубоко вздохнул:
— Делай что хочешь, — внезапно охрипшим голосом произнес он. — Меня интересует только Патриция. — Голос его окреп, он двинулся на каменную фигуру тестя, взмахнул перед его лицом окровавленной ладонью. — Ты, что ли, сволочь, будешь заботиться о ней? У нее же нервный срыв, ее нужно показать врачам!
— Она получит все, что только можно купить за деньги.
— Но это еще далеко не все! Твои золотые браслеты и лошади не заменят ей мать. А Стефани убил ты!
— Замолчи! — толстые жилы вздулись на красной шее Стоунхэма.
— Ты разорил своего отца, ты уморил свою жену…
— Заткнись, я сказал!