– Жрец демонов, – сказал Одноухий Вульф, и сплюнул.
– Возможно, его одежды загорелись, и он прыгнул за борт, чтобы потушить их, – предположил Длинноводный Пайк, вызвав взрыв хохота.
Даже обезьяны развеселились. Они трещали друг с другом, сидя на снастях высоко над людьми, и одна швырнула вниз горсть своего же дерьма, изгадив палубу.
Виктарион Грейджой не доверял смеху. Этот звук рождал в нем неприятное чувство, как будто именно он был объектом насмешек. В детстве Эурон Вороний Глаз часто высмеивал его. Как и Эйерон, прежде чем стать Мокроголовым. Их издевательства, как правило, маскировались под восхваления, и порой Виктарион не понимал, что над ним подшутили, до тех пор пока не слышал смех. Тогда он испытывал ярость, клокотавшую в горле так, что начинал задыхаться. Поэтому Виктарион ненавидел и обезьян. Их проделки никогда не вызывали улыбку на лице капитана, хотя его матросы хохотали, улюлюкали и свистели.
– Отправьте его обратно к Утонувшему Богу, пока он не наложил на нас проклятье! – подстрекал Бартон Хамбл.
– Судно затонуло, и только колдун зацепился за обломки, – сказал Одноухий Вульф. – Где же команда? Может, её сожрали вызванные им демоны? Что произошло с кораблем?
– Шторм. – Мокорро скрестил руки на груди. Он не казался испуганным, хотя все мужчины вокруг грозили ему смертью. Даже скакавшим с воплями по тросам обезьянам он не понравился.
Виктарион колебался. «
– Почему ты говоришь, что этот человек – колдун? – спросил он Суслика. – Я вижу перед собой только оборванного красного жреца.
– Я думал также, лорд-капитан... но он многое
– Что
Он уже собирался приказать: «
– Колдун проклял капитана! – вскрикнул кто-то.
Остальные подхватили вопль.
–
Длинноводный Пайк первым обнажил кинжал.
– НЕТ! – проревел Виктарион. – Назад! Все назад! Пайк, убери клинок. Суслик, возвращайся на свой корабль. Хамбл, отведи колдуна в мою каюту. Остальным вернуться к работе.
Мгновение он боялся, что его не послушаются. Моряки стояли вокруг, перешептываясь, половина с клинками в руках, и каждый ждал решения остальных. Вокруг них дождём шлепалось обезьянье дерьмо – шлеп, шлеп, шлеп. Никто так и не пошевелился, пока Виктарион не схватил колдуна за руку и не потащил его к люку.
Когда он открыл дверь каюты, смуглянка обернулась к нему с безмолвной улыбкой... но увидев красного жреца, оскалилась и яростно, по-змеиному, зашипела. Виктарион ударил её тыльной стороной здоровой ладони, опрокинув на пол.
– Тихо, женщина. Вина нам обоим! – Он обернулся к черному человеку. – Суслик сказал правду? Ты видел мою смерть?
– Это, и многое другое.
– Где? Когда? Я умру в битве? – Его здоровая рука сжималась и разжималась. – Если ты мне лжешь, я расколю твою башку словно тыкву и позволю обезьянам сожрать твои мозги.
– Твоя смерть сейчас с нами, мой лорд. Дай мне свою руку.
– Мою руку? Что ты знаешь о моей руке?
– Я видел тебя в ночных огнях, Виктарион Грейджой. Ты пришел, шагая между языками пламени, неумолимый, лютый, и кровь капала с твоего огромного топора. Но ты не замечал щупалец, державших тебя за запястья, шею, лодыжки. Эти чёрные нити заставляли тебя танцевать.
–
Свежая повязка уже была пропитана кровью и гноем:
– У человека, от которого я это получил, была роза на щите. Я оцарапал руку о шип.
– Малейшая царапина может оказаться смертельной, лорд-капитан, но я исцелю вас, если позволите. Понадобится клинок. Лучше всего серебряный, но сойдёт и железо. И жаровня. Я должен зажечь огонь. Будет боль. Чудовищная. Невиданная вами до этого. Но когда мы закончим, в руку вернется жизнь.
«
– Я железнорожденный, жрец. Я смеюсь над болью. Ты получишь, что тебе нужно... но если не сможешь вылечить мою руку, я сам перережу тебе глотку и скормлю тебя морю.