Танец с огнем

И одновременно завыло и закружилось. Деревья раскачивались и стонали, роняли с ветвей тяжеленные уже пласты снега, те падали с мягкими хлопками, и уходили куда-то в темную глубину. Луна, бледная, размытая и страшная, некоторое время металась над верхушками, пытаясь светить, потом исчезла в отчаянии. С детства исхоженный лес вмиг сказочно ожил и сделался единым и чужим существом – неузнаваемым, борющимся, сосредоточенным на своих делах. Человеку в нем не было места.

Максимилиан понял, что не имеет никакого представления о направлении и ориентирах. Куда он идет и откуда пришел? Остановился у толстого, гудящего как провод под электрическим током ствола и постарался собраться с мыслями. Он понимал отчетливо – если не знаешь, куда идти, то лучше всего оставаться на месте. Но это казалось решительно невозможным. Тело, мозг, душа требовали движения.

Где-то неподалеку с ужасным грохотом повалилась вывороченная с корнями огромная ель. Скрип, вой, особый гул северного ледяного ветра рвет уши. Обломанные сучья как протянутые руки, с немой злобой цепляющиеся за одежду.

Дорога потерялась окончательно. То и дело приходится обходить засыпанный снегом валежник. Один раз наткнулся на свежий лыжный след, не успел обрадоваться, как понял: следы свои собственные, замкнул круг.

Где-то радостно и торжествующе, явно приветствуя предвесеннее беснование стихий, провыл волк. Ему ответили. Казалось, что жуткие и чарующие звуки идут сверху, словно серые разбойники расселись на деревьях.

Постепенно, с течением времени точность движений снижалась, и в конце концов загнутый носок лыжи попал в щель между присыпанными снегом валежинами. Упал лицом вперед, довольно мягко, сзади раздался хруст дерева. Лыжина расщепилась вдоль и потеряла треть длины. Снял ее, попытался замотать ремнем, сразу провалился почти по пояс. Потом пытался идти на полутора лыжах, но довольно быстро оступился, сломал вторую лыжу и подвернул ступню. Не особенно уже размышляя над происходящим, продолжал идти, утопая в снегу. Еще позже обнаружил, что ползти – намного легче. Полз, извиваясь и в подступающей горячке почти гордясь своей змеиной ловкостью. В какой-то момент на снег перед потерявшим чувствительность лицом лег непонятный отблеск. Поднял голову и между деревьями увидел светящийся силуэт девушки в белом платье, с длинными рукавами и струящимися, как ручей волосами. Понял: ледяная девка Синеглазка пришла поглядеть на его гибель. Постояла, полюбопытствовала и ушла. Последняя мысль была: «Все правильно, все так и должно быть».

Потом – темнота.

* * *

Атя еще с обеда металась по усадьбе как наскипидаренная. Дергала Ботю, довела до слез Капочку, получила поварешкой от Лукерьи и тряпкой – от Насти. Тут же, явно от нервов, обострился ее вечный понос. Один раз даже до горшка не добежала. Тогда и вовсе нрав показала – разревелась, разругалась в пух и прах и даже подралась немного с чистюлей-Феклушей.

– Непогода идет, – объяснил происходящее ветеринар. – Скотина вот в стойлах так же – чует веяния в атмосфере и тревожится. Приспособительная в сущности реакция. Кто вовремя почует природный катаклизм и убежит-спрячется – тот спасется.

– Чего ты бесишься-то, объясни толком, – рассудительно попросил сестру Ботя.

– Где-то, чего-то… – сквозь зубы пробормотала Атя. – Дурное…

– С Люшикой?

– Как бы и нет, а как бы и да…

– Пойми тебя, – Ботя разочарованно отошел и вернулся к наблюдениям за большим пауком, который ткал свою сеть в углу подоконника.

Ботя пытался зарисовывать паучью сеть по мере ее возникновения, и он же, поневоле глядя в окно, первым заметил всадника, возникшего под зажженным фонарем прямо из клубящейся и завывающей на разные голоса метели.

– Атя, гляди! Кто это?

Фрол увел дрожащего мелкой дрожью Казака в конюшню – оттирать соломой, отпаивать и кормить распаренным овсом. Лукерья, против обыкновения молча, поставила перед Антипом тарелку мясных щей со сметаной и налила большую стопку водки.

– Барич из Песков с ранних лет блажной был, – презрительно цыкнув зубом, сказал Степан. – Вздумал тоже – в снеговерть на лыжах идти! Охотник-следопыт и то не пошел бы, ждал до утра! А уж ему-то…

– Баре, они такие, – невнятно поддакнул Антип, выпил водку, крякнул и с удовольствием погрузил ложку в густые трехсуточные щи. – Им если втемяшится, так вынь разом да положь…

– Привыкли за столько-то лет… Что ж, сгибнет теперь – его охота! – ухмыльнулся Степка.

– Стой! Стой, оглашенная! Куда? Ку-уда-а-а?

– Хоть! Хоть, собаки! Хоть, Жулик! Хо… – пронзительный клич Ати смолк в метели, как будто захлопнулась чья-то огромная пасть.

Оставшийся на месте фонарь равнодушно освещает беснующийся за окном снег. Словно сумасшедшая прачка с огромной силой выкручивает, а потом рвет на части белые кружевные полотна.

– Кликнула своих собак и умчалась в ночь, неизвестно куда! – задыхаясь, едва выговорил ввалившийся в кухню Фрол. Вместе с ним в теплое душное пространство влились запахи навоза, размятой кожи и холодной воды. – От бисова дочь! Не найдешь ведь теперь, следы мигом заметает…