Танец с огнем

И дальше все шло как по писаному – по-райски. Были и слезы, и ясные улыбки юных героев, и острые лучики бриллиантов на белом золоте – все, конечно, заметили, что князь надел невесте на тонкий пальчик кольцо лихо, будто не в первый раз женится, а вот она замешкалась… хотя во всем остальном вела себя наидостойнейше. И музыка, и голуби над свадебным поездом, и родительские благословения на пороге отчего дома – с иконами и опять-таки со слезами, – хлеб-соль, хмель и пшеница, васильки и ромашки и тысячи розовых лепестков. Юлия потом, уже после первых речей и здравиц, ухитрилась отлучиться, чтобы вытряхнуть из волос и из декольте эти зерна, которых высыпали на нее едва не пуд, и они кололись как блохи.

Ее мать, которая никогда еще не видела вживую столько членов императорской фамилии разом, впала в смятение и старалась, от греха, вовсе не говорить и не двигаться. Борис Антонович, напротив, воспрял духом. Все оказалось не так и плохо. А уж когда выпил на брудершафт со старым князем – и вовсе развеселился. Однако Юленька таки мудра, думал он, поглядывая размягченным взором на свою ослепительно прекрасную дочь, царицей восседавшую за столом, об руку с не менее прекрасным супругом. Все-таки – в меня… да: моя кровь!

Словом, не свадьба, а сплошной восторг и умиление.

И вот, когда прошли первые шесть перемен, когда отзвучали Глинка и Мусоргский, и гости, налюбовавшись на молодых, торжественно парящих над зеркальным паркетом, уже чувствовали, что от этого самого восторга и умиления вот-вот заплачут сахарным сиропом – в этот самый миг и грянула внезапно плясовая!

И вкатились в залу – через голову и колесом – веселые мужички в ярчайших атласных рубахах, кто в желтой, кто с пунцовой, кто в бирюзовой! И с ними баба в необъятном сарафане и цилиндре с пером на огненно рыжих кудрях! Баба жонглировала тремя караваями и одним ананасом и, под пронзительное сопровождение, которое ухитрялись извлекать из дудок и ложек непрерывно вертящиеся мужички, сыпала частушки:

«У кого кака избушка,
Моя кособокая,
У кого какая свадьба,
А у нас – широкая!»

Скоморохи! И верно – какая русская свадьба да без скоморохов? А что вопят и крутятся под самым носом у гостей, норовя вот-вот подхватить дам и увлечь их в свой буйный пляс, что раскрашенные рожи выглядят дико, а частушки режут уши, да и смысл у них, пожалуй, сомнительный – так ведь это…

Это ведь так и было задумано? Нет?..

Тетка с ананасом лихо повернулась на каблуке перед оторопевшей Лидией Федоровной (которую как раз пригласил на тур вальса старший сын графини Осташковой) и выдала с притопом, мешая русские и английские слова:

«Such a marriage, what the marriage,
Как не петь да не плясать,
Dear теща, поздравляем:
Просто диво, а не зять!»

– Ce qui se passe, ma ch'erie? – жалобно спросил старый князь Бартенев, который во благе уже воображал себя в сказочных временах Александра Благословенного. – O`u il est?.. (Что происходит, дорогая? Откуда это? – фр.)

Ольга Андреевна, почти не глядя, пробормотала что-то успокоительное. Она ни при каких обстоятельствах не теряла идеального самообладания и сейчас почти мгновенно взяла себя в руки. Прислушалась: ну конечно! Уже шипят…

– Приглядитесь получше вон к тому… да-да, в дурацком колпаке и золотой рубахе…

– Руди Леттер! Помилуй Бог! Явился проводить сердечного друга…

– Но господа – как княгиня допустила?..

– Мио Дио! – прошептала Мария Габриэловна мужу («Итальяночка – моя самая важная гостья!» – загадочно говорила всем Ольга Андреевна). – Да ведь эта баба – та самая американская артистка, которая приходила к нам прощаться с Камишей! Ты что-нибудь понимаешь?!

Под скоморошьим напором гости расступались волной, открывая плясунам дорогу к молодым. Князь Сережа, вздернув бровь, скользнул коротким взором, засмеялся: узнал! – и отвернулся, продолжая с безмятежной улыбкой говорить что-то жене. В отличие от Ольги Андреевны, он ни прикладывал никаких усилий, чтобы сохранять самообладание: ему и в самом деле было глубоко плевать на происходящее.

* * *

Глава 25, в которой Джорджи и Лео обсуждают, как спасти Луизу, а читатель наконец узнает кое-что о судьбе главной героини романа.

– Лео, ты неважно выглядишь! Ты показывался врачу? Не отвечай, я все понял. Немедленно ложись на кушетку, я тебя осмотрю, – Юрий Данилович Рождественский поднялся из кресла с твердым намерением настроить свет и вымыть руки.

– Нет, нет, нет, прошу тебя, Джорджи! – Лев Петрович Осоргин протестующе замахал руками.

– Ты мне не доверяешь? Напрасно. Сообразительность у меня, конечно, уже не та, но тридцать пять лет клинических наблюдений…

– Доверяю безусловно, Джорджи! Как ты мог подумать! Ты совершенно прав – я выгляжу ужасно. Но все дело в том, что на меня просто слишком много сразу всего свалилось…