Танец страсти

Йен стоял в проеме двери, ведущей к площадке лифта. Малин бегом пересекла разделявшее их пространство, стараясь двигаться совершенно бесшумно, чтобы не привлечь внимание Юхана. Она прижалась к темно-зеленому свитеру, обтягивавшему широкую грудь Йена под незастегнутой кожаной курткой. Им не хватило терпения дожидаться лифта, хлопнувшего дверью где-то внизу, — обнявшись, они стали подниматься по лестнице.

На ступеньках между седьмым и восьмым этажами Малин уже готова была к тому, чтобы заняться любовью прямо здесь. Она с усилием отняла губы от настойчивого рта Йена — и понадобилось же ей поселиться на последнем этаже!

Стоя спиной к двери, она одной рукой нащупывала замочную скважину, потом долго, целую вечность, боролась с непослушным замком… Когда наконец они оказались в квартире, ее тонкая рубашка упала на пол прямо в прихожей, а темно-зеленый свитер Йена лег на пороге комнаты.

Что это стучит, как сошедший с ума басовый барабан в оркестре? — подумала девушка. Сердце? Его сердце…

Чайка, за нею вторая — ослепительно розовые существа на фоне мутных зимних облаков. Неоновые огни снизу подсвечивают маленькие тела и широкие крылья. На мгновение птицы приблизились к окну, но тут же исчезли из виду — наверно, пронеслись прямо над крышей дома.

Малин подняла запрокинутую голову и почувствовала, как стучит в висках кровь. Длинные волосы упали ей на лицо, и, отбросив их, она увидела распростертое возле ее ног крупное смуглое тело Йена с темными завитками на ровно поднимающейся груди. Уснул? Нет, веки не сомкнуты, а лишь прикрыты, и темные глаза наблюдают за нею. Малин перевернулась на живот, потом, приподнявшись на локтях, подползла к лицу Йена и уткнулась носом в его бороду.

— Привет! — надо же, они сказали это одновременно! Оба рассмеялись, а потом Йен спросил: — Я закурю?

— Кури. Я только один раз видела тебя курящим.

Он вопросительно взглянул на нее.

— Это было в день нашего знакомства, когда ты рассказывал, как погиб твой друг. Тот, который нашел дощечку… Как его звали?

— Нильс.

Йен встал, поискал глазами свою куртку и, увидев ее на полу в прихожей, отправился туда. Малин наблюдала, как, подняв куртку, он выпрямился… В темноте прихожей его обнаженное тело, подсвеченное слабым светом красной полоски над выключателем, показалось ей совершенным. Широкие плечи, крупные мышцы груди, длинные сильные ноги. Если бы он был актером, то мог бы играть Одина. Малин почувствовала, что желание вновь охватывает ее.

Пошарив по карманам, Йен извлек футляр с несколькими трубочками, из которых собрал одну тонкую курительную трубку. Затем, вернувшись в комнату, он набил ее смесью из плоской табакерки светлого металла, уселся на стул и закурил.

По комнате распространился пряно-смолистый аромат. Малин никогда не встречалась с подобным запахом раньше — больше напоминает индийские благовония, чем табак. На марихуану, которую девушка однажды попробовала, не похоже, но приятная легкость от этого запаха стала волнами разливаться по всему ее телу.

— Что это?

— Турецкий ароматический табак. Такой же, но покрепче употребляют, когда курят кальян, а это — облегченная версия, для трубки.

А он любит покрасоваться, невольно отметила про себя Малин и блаженно потянулась. Тоскливое ощущение собственного одиночества, долгие месяцы сопровождавшее девушку, как заевшая на пульте звукооператора музыкальная фраза, наконец оставило ее. Нет, она не считала себя и Йена единым целым — это было бы слишком, наверное, сейчас ей этого и не нужно. Но она чувствовала себя счастливой оттого, что в ее союзе с Йеном не было противостояния, и ощущала радость от давно забытой способности с кем-то сосуществовать.

— Иди сюда.

Он послушно пересел к ней на кровать. Привстав на коленях, она всем телом прижалась к его голой спине. Упругая кожа под ее пальцами была гладкой и теплой, как нагретый солнцем камень. Но это сравнение было неточным: у неодушевленных предметов не бывает такого пульсирующего, волнующего тепла, которое заставляло Малин чувствовать, что она соприкасается с тем, что можно считать величайшей ценностью земного существования — плотью любимого человека.

Она могла бы сидеть так бесконечно долго, всю жизнь, прижавшись к нему, жадно вдыхая запах его тела, но Йен осторожно освободился и вышел на кухню. Вернувшись в комнату уже без своей трубки, он замер возле кровати, глядя на лежавшую перед ним девушку.

Малин потянулась к нему всем телом и заставила наклониться. Ей хотелось взять его самой — всего сразу же и без остатка. Но, похоже, сейчас он не собирался уступать инициативу. Его руки настойчиво ласкали ее грудь, заставляя девушку откидываться назад. В нарастающем, как лавина, потоке неги она почти не почувствовала мгновения, когда он вошел в нее. Йен выпрямился, и его сильные руки, сжав ее бедра, оторвали Малин от кровати.