Танец змей

Харрис, все еще крепко державший меня, стоял к ней спиной, и больше я Кэролайн не видел. Только услышал ее крик – долгий пронзительный вопль, от которого кровь застыла у меня в жилах. Потом он стал глуше, словно ей в рот засунули кляп, и спустя секунду внезапно прервался.

Все это время я рычал, дергался и бился в руках у Харриса – пока рядом вновь не возникли ведьмы.

С лестницы донеслись торопливые шаги, и в дверном проеме мелькнула чья-то тень. Причетник.

– Простите, сэр. Они пришли сюда первыми. – Но в чертовом лице его не было и капли раскаяния. – И ведьмы всегда хорошо платят.

В голове роились проклятия, но прокричать их мне не удалось, ибо одна из ведьм крепко стиснула мою голову. Я сопротивлялся, но вырваться из твердой хватки Харриса так и не смог. Я почувствовал на лице чужие костлявые руки в холодных кожаных перчатках. От них несло какими-то химикалиями.

Вторая ведьма прижала к моему носу влажную тряпку – вонь была нестерпимая. Я пытался задержать дыхание, но безуспешно; гадкая субстанция заползла мне в ноздри и легкие, и последним, что я увидел, стал блеск серебристого лезвия.

ДНЕВНИК – 1844

С сожалением сообщаю, что вместо того, чтобы последовать бодрящему Предписанию доктора Гранвилля касательно приема Вод в Бате при всяком недомогании, я по прибытии в Бат послал за Врачом, у которого здесь наилучшая Репутация, то бишь доктором Барлоу. […]

Мой курс лечения был прерван необходимостью моего возвращения в Лондон из-за моего Запроса о наследовании английского пэрства Отца – я вернулся в Бат – нашел доктора Барлоу при смерти…

33

Мир вокруг колыхался – очень, очень плавно. Казалось, будто я лежу в маленькой лодочке, подо мною набитый вереском матрас, и нежный бриз укачивает меня так, что глаза слипаются. Постепенно райский ветерок сменился холодным сырым воздухом, и дышать стало больно. Влажность вокруг была такая, что больное запястье мое заныло, и я вспомнил момент, когда громила ведьм сломал мне руку. Я действительно лежал на чем-то мягком, но кожу щипало, и мне вспомнилось зеленое пламя. И тогда по всему телу, по бедрам, коленям, спине и голове, начала растекаться боль. Кажется, я застонал – но не уверен, был ли то именно я. Так или иначе, мне не хотелось ничего знать, не хотелось ничего чувствовать, и снова впасть в блаженное забытье оказалось нетрудно.

Не помню, сколько раз я приходил в себя и снова забывался; не желая открывать глаза, я раз за разом заставлял себя проваливаться обратно в сон, но с каждым разом это занимало все больше времени. С каждым разом воздух становился все более влажным, а раны ныли все сильнее, пока боль окончательно не лишила меня сна.

И даже тогда я продолжал лежать с закрытыми глазами, прислушиваясь к мерному капанью, доносившемуся откуда-то издалека. Звук был отчетливый и приятный, он кружил вокруг меня, словно отражаясь от стен… собора…

Я взвыл, резко сел и сразу открыл глаза.

Просидел я всего секунду, ибо привел себя в вертикальное положение с помощью правой руки. Ее пронзила острая боль, и я тотчас откинулся назад, прижав к себе сломанную кисть. Кто-то вновь наложил на нее шину.

Тут я заметил над головой золотистое свечение. То была маленькая масляная лампа, свисавшая с низкого сводчатого потолка. Я поморгал – в глазах прояснилось, и я увидел контуры рыже-охряной кирпичной кладки, отсырелой и в пятнах селитры.

Я что, был в крипте?

Рядом кто-то тихо произнес: «Он очнулся».

Голос принадлежал ребенку.

Я снова сел – болел каждый дюйм моего торса. Она стояла у меня в изножье – девочка лет пяти, одетая в толстое-претолстое пальто. Ее лицо с большими голубыми глазами, показавшееся мне удивительно знакомым, обрамляли темные кудри. Она смотрела на меня со страхом и любопытством, руки ее теребили обрывок красной ленты.

– При… привет? – попытавшись улыбнуться, выдавил я и оглядел пространство за спиной у девочки.

Похоже, я действительно находился в крипте, которая открывалась в большое подвальное помещение. Оттуда, где я лежал, была видна лишь малая его часть, но я различил странные колонны – вернее сказать, стопки плоских камней, которые усеивали пол из песчаника. Они напомнили мне кренящиеся башни из книг в кабинете Макгрея – разве что эти располагались на одинаковом расстоянии друг от друга. Не успел я подивиться, что это такое, как на древнюю кладку упала длинная неровная тень. Тень женщины.

Она была худой и немного сутулой, куталась в рваную шаль, а темно-рыжие волосы ее были собраны в небрежный узел. В руках она держала миску, от которой шел пар. Мой пульс участился.