Тангейзер

Комната большая и роскошная, вся в светлых узорах, Тангейзер уже знал, что сарацинская вера запрещает изображать людей или животных, даже растения нельзя, потому все здесь так необычно, даже мебель странная, чрезвычайно изысканная и удобная, будто не для мужчин, а избалованных женщин.

Император, однако, не на ложе, а в кресле, ничуть не похожем на трон, смотрит с интересом.

Тангейзер преклонил колено.

– Ваше Величество…

Император сказал доброжелательно:

– Мы на отдыхе, так что опустим некоторые детали докучливого этикета, дорогой барон.

Тангейзер уточнил почтительно:

– Фрайхерр, Ваше Величество.

Император сказал с улыбкой:

– В нашем войске, кроме германцев, присутствуют также рыцари из Англии, Франции, Италии… Не будем принуждать их заучивать наши титулы, у военных людей вообще трудно с запоминанием.

Манфред грубо хохотнул.

– Слишком часто, – прогрохотал он, – получали по головам, вот память и отбило у многих.

Император улыбнулся.

– Зато какие подвиги!

Манфред пояснил:

– Тангейзер, фрайхерр в других странах соответствует барону, так что если европейцы будут называть тебя бароном, а сарацины – беем, хедивом, а то и эмиром, не брыкайся и не поправляй. В некоторых племенах бей выше хедива, так что сразу не хватайся за меч!

Тангейзер спросил непонимающе:

– А что, мне придется разговаривать с сарацинами?

– Никто не заставляет, – ответил Манфред весело, – но что-то мне подсказывает, еще как подсказывает…

Он остановился, засмеялся. Тангейзер спросил с непониманием, поглядывая на императора, что наблюдал за ними с улыбкой отдыхающего человека.

– Что подсказывает?

– Что будете общаться, мой дорогой друг. Еще как будете!

– Ну знаете, дорогой друг, – ответил Тангейзер с достоинством, – я простой рыцарь, дипломатии не обучен.

Император обронил:

– Зато обучены сложению песен?

Тангейзер поклонился.

– Ваше Величество, это такое искусство, как вы сами знаете по себе… ему либо обучаешься сам, либо ничто уже не научит.

– Согласен, – ответил император, – продемонстрируйте что-нибудь из своих песен, дорогой барон. Именно тех, что вы сочинили лично.

– Ваше Величество, – ответил Тангейзер с поклоном. – Это для меня громадная честь…

Глава 7

Император указал мановением руки, где сесть, Манфред опустился на диван рядом с Тангейзером, словно для незримой поддержки. Тангейзер в самом деле чувствовал, что от старого воина струится нечто такое, что вселяет силы и уверенность.

Фридрих слушал Тангейзера с задумчивым видом и, даже когда прозвучала последняя нота, долго звеневшая в тишине, некоторое время не двигался, погруженный в думы.

Тангейзер молчал почтительно, он чувствовал, что песня получилась, но, как все говорят, у императора прекрасный вкус, он моментально улавливает не только малейшую фальшивую ноту, но и крохотное нарушение ритма, слога или неверное звучание.

Манфред тоже помалкивал почтительно, но с этим проще, ему медведь уши оттоптал, и знатный рыцарь это знает.

Наконец император пошевелился, взглянул на Тангейзера.

– Завидую, – произнес он вполголоса.

Тангейзер спросил в недоумении:

– Чему, Ваше Величество?

Император слабо улыбнулся.

– Перед вами у меня были иудейские мудрецы, мы разбирали сложные места в Талмуде… я доволен, мы кое-что раскопали интересное, но вот сейчас думаю, а почему Господь меня не одарил такой же способностью сотворять песни?

Манфред недовольно хрюкнул, Тангейзер возразил:

– Вы складываете дивные стихи, Ваше Величество!.. Я читал их, говорю не понаслышке. К тому же вы первый человек в мире, который складывает стихи не на латыни, а на итальянском языке, которого вообще-то как бы и не существует… но теперь будет существовать, и вы будете его отцом.

– Так то стихи, – возразил Фридрих, – но я не могу делать такие же песни!

– А вы пробовали? – спросил Тангейзер с недоверием. – В смысле, хорошо пробовали?

– Еще как!

– А то, – пояснил Тангейзер неуклюже, – те счастливчики, которым все легко дается, обычно не любят стараться там, где нужно приложить усилия…

Император покачал головой.

– Я знаю, но я старался… Однако что-то пальцы мои, привыкшие к мечу, не могут с такой же скоростью перебирать струны!

Манфред пробасил:

– Вот и хорошо! Не монаршее это дело.

Тангейзер ответил почтительно:

– Ваше Величество, я не умею ничего больше, кроме как складывать песни. Если бы я знал и умел столько, как и вы… не знаю, складывал ли бы я песни…

– Складывал бы, – ответил Фридрих с убеждением. – Мне кажется, уметь создавать песни – это просто божественный акт творения.

Манфред взглянул на него, поднялся.

– Ваше Величество, мы рады, что заполнили паузу между вашими великими делами, но сейчас мы должны откланяться.

Император сказал с улыбкой:

– Вы мне доставили истинное наслаждение! Спасибо, Манфред, мой старый друг.

– Всегда к услугам Вашего Величества, – ответил Манфред.

Он поклонился и, подталкивая Тангейзера в спину, вывел того из комнаты.

Стражи взглянули на них налитыми кровью глазами, словно подозревают в убийстве императора, а Манфред повел безумно счастливого Тангейзера через анфиладу залов к выходу из дворца.

– Понравилось? – спросил он на ходу.