Танго в шкафу (СИ)

Мороз крепчал и ледяными пальцами забирался под пальто. Я ускорил шаг, но все равно чувствовал, что буквально заледенел. Оставалось пройти всего пару кварталов, но на следующем перекрестке можно было сократить дорогу, пройдя массив по диагонали. Недолго думая, я свернул на внутреннюю дорожку. Тихо и совсем темно. Фонари, которые скудно освещали улицы этой части города, еще не зажглись, и я шел, не думая ни о чем, кроме того, как не растянуться на скользкой дороге.

За этим я и не заметил, как ко мне подкрались сзади. Чья-то огромная лапа легла на мой рот, и я почувствовал тычок под ребра. Задыхаясь, я выронил пакет. Громила, который поддерживал меня, что-то пробормотал.

— Ты уверен, что это не Эрни? — раздался сиплый голос.

— Торчок какой-то, — пробасил великан.

— Ну и брось его, валим отсюда.

Хватка ослабла, и пока я сползал на землю, увидел быстро удаляющиеся спины в темных куртках.

Не знаю, отчего это так, но сил вставать, а тем более идти у меня не осталось. Я лежал, понимая, что могу замерзнуть насмерть. И вдруг многолетняя усталость огромной каменной плитой придавила меня к земле так, что я понял, что давно не могу подняться. Пришел мой час — из положения на коленях — переползти себе тихо в могилу.

Я лежал и смотрел в небо, которое в ответ глазело на меня миллионом своих ясных глас. Становилось все холоднее, от дыхания перестали подниматься облачка пара, и нестерпимо захотелось спать.

Проповедь.

— Мистер, эй! Мистер, — слышался резкий женский голосок над ухом, —откройте глаза. О, Мерлин, о… что же делать?!

Я не планировал возвращаться в подлунный мир, но обращение к Мерлину посреди маггловского квартала Лондона заставило меня разодрать веки.

— Грейнджер?

— Малфой?!

Между ее лицом и моим носом меньше фута, и она наклоняется еще ближе, обжигая своим дыханием и запахом какой-то выпечки.

— Что?! О, как ты здесь оказался? Тебе плохо?

— Мне отлично, просто заебись, — отозвался я, чувствуя, как изнутри меня наполняет неожиданно-проснувшаяся злоба.

— Ступай, куда шла, оставь меня!

— Но я просто не могу поверить… ты здесь… в не магической части Лондона… у которой репутация самого криминального района. Послушай, неужели ты…

Взгляд Грейнджер оценивающе скользит по моему лицу и одежде, и здесь надо вспомнить, что она совершенно не глупа и тут же понимает что к чему. За несколько мгновений ее лицо меняет целую палитру чувств. Но совладав со всеми ними, в ней остается лишь хорошо мной изученный за годы совместного обучения образ отличницы, везде и во всем пытающейся поступить по совести.

— Давай я помогу тебе встать, Малфой. Тебе, наверняка нужен врач. Я могу вызвать скорую помощь.

И эта формальная вежливость буквально выводит меня из себя. Если бы у меня оставались хоть какие-то силы, я бы врезал ей хорошенько, но вслух лишь вырывается:

— Что, Грейнджер, каково видеть своего поверженного врага? Мне-то этого никогда не узнать, Золотое Трио всегда на высоте.

— Я никогда не считала тебя своим врагом.

— Какая жалость, а я считал.

Пущенная мною шпилька возымела должный эффект — глаза Грейнджер становятся щелками, и она шипит в ответ:

— С каких это пор Малфои предпочитают маггловские зелья?

— С тех самых, как грязнокровки стали править миром.

Она дышит часто и поверхностно и, кажется, готова плюнуть мне в лицо, а мне безразлично, ибо старая, почти забытая злость горячей волной вернула в тело жизнь и способность ненавидеть ее до последнего вздоха. Но Грейнджер вдруг делает вещь, мною никак не предполагаемую. Встав на колени рядом, она ловко просовывает руку мне под спину и изо всех сил тянет, пытаясь усадить. Этот жест обескураживает настолько, что я хватаюсь за ее плечи, чтобы обрести опору и встать. Через несколько минут и дюжины неловких попыток, получив пару синяков от ее рук и локтей, я все же оказываюсь в вертикальном положении.

Ноги дрожат, и она, видя это, все еще поддерживает меня за плечи:

— Куда тебя доставить, Малфой? — вопрошает она, а я лишь веду плечами.

— Идти мне собственно некуда.

Тогда я чувствую, что рука ее вплетается в мою, и тут же туннель трансгрессии затягивает меня в свое чрево. В его тесноте я ориентируюсь только на сбивчивое дыхание Грейнджер. И вот мы посреди небольшой комнаты с жарко-натопленным камином.

Она усаживает меня в кресло и стаскивает обувь. Мне стыдно, когда из дырявых носков показываются пальцы, но она будто не видит этого. Тихо ругаясь, девушка борется с пуговицами моего пальто, узлами на шарфе и перчатками. Стащив с дивана огромный колючий плед, она заворачивает в него мои ноги, заклинанием разогревает чайник.

Сегодня в знакомом театре сумасшедших — отличная постановка — старая школьная неприятельница готовит раскаленный кофе и приносит его мне на маленьком подносе. Рядом с чашкой посыпанные сахаром пончики. И пока она со всем этим возилась, немного сладкой пудры осталось у нее на носу. Но Грейнджер не видит — слишком встревожена, и говорит, говорит что-то: