Танго втроем + бонус

– Этот урод меня выследил. Специально выпустил, убивать не стал. Даньку выкрал. Господи, как я боялся, а он условия мне диктовал. Я все вспоминал, какой ты после подвала была. И примерял… на Даньку. Чуть с ума не сошёл, целых три дня не знал, что с моим ребёнком.

Гнев захлестнул меня так неожиданно, словно сжатая пружина с треском и звоном распрямилась. Я придвинулась к нему ближе, кружку свою опрокинула, остро запахло алкоголем.

– Три дня? – шепотом спросила я. – Три? Я почти четыре года считала, что он погиб!

Оказывается, я была полна сюрпризов. И до этого гнев просто тлел. А вот сейчас сдетонировал. Максим понял и чуть отодвинулся назад, но от меня не сбежать. И уж точно не в этой избушке. Мне казалось, что время тянется медленно, словно в кто-то пультом балуется и я то и дело замираю в стоп-кадре. Вот я на четвереньках к Максиму ползу. Была бы кошкой - шерсть бы дыбом встала и когти бы выпустила. Но я справлюсь и без когтей. Я отталкиваюсь и лечу на него. Мы сталкиваемся: в моих ушах грохот, слова два айсберга сошлись.

Я тянусь к его лицу. Когтей у меня нет, да. Но я чувствую, как ногти впиваются в его кожу. Мне этого мало, я хочу его убить. Хочу, чтобы ему было больно. За каждый тот день в подвале, за каждый из последующих дней. Я успеваю нанести ему звонкую пощечину, прежде чем он перехватывает мою руку. Зря Максим ходит со стильной стрижкой. Ему бы под ноль. Хотя мне в радость. Моя вторая, свободная, рука собирает его волосы в пригоршню и резко тянет на себя. Не знаю,  Максим ли это кричит или в моих ушах звенит от напряжения. Мне все равно насколько вульгарно то, что я сейчас делаю. Я просто хочу причинить боль - всеми доступными мне методами.

Теперь он удерживает меня пригвоздив к полу, распяв, держа мои руки над головой. Кричит что-то, я не слышу что: в моих ушах набатом бьётся кровь, слышу только своё хриплое дыхание. Решаю, что сейчас самое время сделать то, что сначала из-за того, что Макс сидел, не смогла. Сейчас идеально - я лежу под ним. Резко поднимаю ногу и бью его по яйцам. Он угадывает мой маневр, смягчает удар, но все же ему достается: он глухо стонет, падает на меня сверху, фиксируя полностью и руки, и ноги. Это ему так кажется. А у меня плечо его прямо перед глазами. И я снова поступаю донельзя вульгарно – кусаю.

Кровь Максима на вкус такая же, как и у Сашки. У несбывшихся надежд вкус горечи, а у предательства и подлости такой вот, соленый, отдающий металлом, невыплаканными слезами. Максим отодвигается от меня. Теперь я не могу пошевелить и пальцем. Он сидит на моих ногах, чуть склонившись, удерживая мои руки.

Наши лица почти напротив. Темно, свечка перевернулась и погасла, только лёгкие, рыжие отблески из под не плотно закрытой печки. Я не вижу выражения его глаз. В бешенстве он? Ударит меня? Закурит и погасит об меня сигарету? Мы тяжело дышим, не в силах восстановить дыхание и молчим...

Он поступил иначе. Так, как я не ожидала. Наклонился, резко, словно тоже хотел меня укусить, и поцеловал. Попробовал своей крови на вкус, мои губы все ещё были в ней. Я не хотела его целовать, я хотела его убить. Когда он отпустил мои руки, я была просто уверена, что пущу их в ход. И я пустила. Запрокинула их ему на спину. Максим был без футболки, кожа разгорячена сражением. Я поняла, что сдаюсь, застонала от бессилия и в последнем порыве провела ногтями по спине. Он тоже то ли зарычал, то ли застонал. Лихорадочно пытался расстегнуть мою многострадальную тунику, потом просто разорвал - все оставшиеся пуговицы прокатились по полу.

Я гладила его спину, мокрую от пота и крови, и понимала, что он выбрал единственно верный метод меня остановить. Иначе я бы не успокоилась, пока не уничтожила бы нас обоих, ну, или как вариант, пока он не сдал бы меня в психушку. А смирительные рубашки - они всех успокаивают.

Мы все так же молчали. Только треск дров в печке, стрекот сверчка, наше дыхание. Комар затих – крови ему сегодня было достаточно. Я лихорадочно пыталась расстегнуть брюки Максима и сердилась, что он вообще их надел: что я, в трусах его не видела? Мои трусы уже валялись где-то в стороне. Под спиной – холодный деревянный пол. Сверху горячее тело Максима. Идеально.

Я хотела сказать ему, что я его ненавижу. Но не хватало сил, не хватало времени, не хватало губ. Мой рот был занят то поцелуями, глубокими, резкими, грубыми, то тем, что я целую его плечи, словно зализывая нанесенные мной же раны. Он, наконец, избавляется от брюк. Я обхватываю его всем телом, так сильно, что мы буквально врастаем друг в друга. Мне все равно, насколько банальна наша поза, я просто хочу чувствовать его всего. Чтобы убедиться в том, что я жива. В том, что секс может приносить удовольствие.